Боже, как он целовался: грубо, страстно. Мы пожирали друг друга, забыла обо всём на свете. Он крепче прижимал меня к себе. В мой голый живот упиралось что-то твердое, большое. Его руки двигались вниз, пока не сжали мою попку. И тут я очнулась.
Господи, что я творю? Забарабанила по железобетонной груди. До меня доносились крики Димки: «Отпусти её, засранец!!»
– Ты вкусная, Детка, – шептал он мне на ухо засранец, потом укусил за ушко, отчего я опять поплыла.
Собрав волю в кулак, оттолкнула и врезала ему по лицу. Нахал оскалился, улыбкой тигра.
– Как ты смеешь? – он надвигался на меня, а я, не отрывая взгляда от опасных серых глаз, пятилась, пока не врезалась в кого-то.
– Не трогай меня! А то ещё получишь, макака бородатая, – он схватил меня за руку повыше локтя и угрожающе навис надо мной.
– Повтори, детка? – он пугал меня и при этом притягивал.
– Иди ты, придурок, – про себя рассмеялась. Грозная Моська лаёт на слона.
– Тигран Савельевич, вы на встречу опаздывайте, – обернулась на голос, сзади меня стояли два амбала и держали моего Димку. За руки, по обе стороны.
– Хорошо, – он выпустил меня, из своих мощных лап. Потерла руку. Качок херов, чуть руку мне не оторвал. Точно синяк будет.
– Мы ещё встретимся, Детка, – щелкает меня по носу. Скрестила руки на груди.
– Только в твоих мечтах, – послала ему ответную улыбку-оскал.
***
Димка проводил меня до дома.
– Я вот не понял, что это было? – нахохлился, дуется. Мне стыдно ему в глаза смотреть, после той сцены с незнакомцем.
– Дим, но я же не виновата… – ага, психиатру пойди расскажи, чего ты бросаешься на прохожих. – Он меня целовал, не я!
– А ты не особо сопротивлялась. – это да.
– А ты не особо спасал меня, – я тут пострадавшая сторона. Просто это все от шока. Точно от него. Он такой брутальный, властный. Какой-нибудь начальник.
Мне раньше не нравились качки, я их высмеивала, говорила Димке, что мне больше нравятся такие, как он. Но, когда оказалась в мертвой хватке этого тигра, растаяла, как мороженка.
Сейчас смотрю на высокого худощавого Димку, с таким только дружить можно. А с Тиграном… имя-то какое? Подходящее, с ним хочется большего…
– Если ты не заметила, я пытался, но меня эти шкафанеры схватили, не вырвешься.
– Всё, я пошла, – развернулась, он дёрнул меня за руку.
– А поцеловать? – что за дела? Все хватают, дёргают. Я им кукла что ли? И после Тиграна… фу, блин…
– Лера, я обижусь, – черт, быстро клюнула его в губы.
– Не так, – целует.
Раньше не замечала, что у него такой слюнявый язык, как слизняк.
Блин, чуть не стошнило. Он заметил, что со мной что-то не так.
– Что? Этот богатенький Ричи лучше целуется?
– Нет, – да, намного, – просто я вспомнила его и… Всё, пока, – повернулась. На бегу достала ключ, домофон пиликает, и я спасаюсь в подъезде.
Наверх, на второй этаж. На площадке, между вторым и первым стоит мой сосед. Вместе со своими друзьями-алкоголиками, пьяный в драбадан.
– О, соседушка моя, – он затягивается, и делает глоток из пластиковой бутылки, там явно не вода. Опять спирт хлещут.
Тебя мне для полного счастья не хватало!
Я не обращаю внимания, продолжаю подниматься.
– Слышь, Лерка, дай сотку. Выпить охота.
– Так ты и так пьёшь.
– Да что это нам с пацанами, ни в одном глазу, – охотно верю, от этой бадяги ослепнуть можно.
– Отвали.
– Слышь, ты, лимита поганая. Живёшь в моём городе, дышишь моим воздухом. Ты по жизни мне обязана! Моя семья здесь со времён царя живёт. Гони сотку, стерва!
– Ни хера я тебе не дам! Нужны деньги? Иди работай, а не сиди на мамкиной пенсии.
– Вот коза! – послышалось мне вдогонку.
В квартире меня встречает мама этого алкоголика.
– Что там Толик? – она вытирает руки об полотенце на поясе.
– Пьёт, – по её морщинистой щеке катится слеза.
Мне жаль её, Ольга Андреевна прекрасная женщина, с доброй душой, но с сыном ей не повезло. Гнать бы его взашей, может и стал бы человеком, когда нужно будет что-то кушать, где-то спать, придётся работать. Но жалость губит таких, как он.
– Ой, Лерочка! Ты же с работы, голодная, наверное?
– Да нет, – живот не вовремя заурчал, с кухни раздавались умопомрачительные запахи.
– Пойдём, пойдём, не стесняйся. Я борщ приготовила, целую кастрюлю. А Толик пьёт. Он, когда пьет, не ест.
Сдаюсь, есть правда хочется.
За столом подтягиваю одну ногу, ставлю на стул. Знаю, привычка дурная, но это само собой выходит.