– Как там Димка?
– Тебя интересует этот подлец? – рычит как страшный зверь, мне становится страшно, когда он такой.
– Он мой парень.
– Бывший!
– Да, но я всё равно переживают, ты так его бил…
– А он тебя? Жалею только о том, что ты меня остановила.
– Спасибо тебе за то, что заступаешься. Я так растерялась, не ожидала такого от Димки. Но согласись, ты переборщил, – его перекосило.
– Не понимаю женщин, их бьют, а они всё равно жалеют обидчика. Что у тебя в голове, Лера?
– Всё в порядке у меня с головой! Я тебе всего-то ничего знаю. Хотя вообще не знаю. Может ты маньяк какой-нибудь, и мучаешь женщин в подвалах. А с Димой мы столько лет вместе, я не могу перечеркнуть всё то, что он хорошего сделал для меня. Да, он обидел меня, но я сама виновата, не могла тебя оттолкнуть.
– Ну, и оставайся с ним! Поднявший на женщину руку один раз, сделает это снова. Совет вам да любовь, – развернулся, громко хлопнув дверью.
Что это было? Ревность? Но с чего вдруг? Два поцелуя и всё! Я не буду я с Димкой, но Тигран прав. Просто я человек такой, не могу долго держать обиду.
Хлопнул дверью, психанул. Тиран! Зачем приходил?
Во мне проснулась какая-то незнакомая, романтичная особа, хотела, чтобы он позаботился обо мне, а то принёс гостинцы и всё, стоял такой холодный, неприступный.
Через два дня вернулась домой, подошла к своей комнате и офигела: дверной замок был содран с корнем, в деревянной двери зияла дырка от него.
Открываю дверь, продолжаю офигевать: в моей кровати, на моем любимом дорогом белье, на которое я долгое время откладывала, лежит огромная бабища, килограммов под сто пятьдесят. На ней почивает голый сосед, Толик. По всей моей комнате, любовно вылизанной накануне, валялись бутылки.
– Что за хрень здесь происходит?! – заорала я, сверля влюблённую парочку убийственным взглядом. Толя поднял пропитую морду, поморщился.
– Что ты так орёшь! Голова раскалывается! – схватился за свою бедовую.
– А ну пошли вон из моей комнаты!
– Вернулась на мою голову, иди туда, где шаталась!
– Сам вали! А то посажу тебя за проникновение на частную собственность!
– Что ты сказала, лимита?! – он шёл в мою сторону, сморщенная сосиска между его ног покачивалась в разные стороны.
Этот кошмар теперь будет преследовать меня оставшуюся жизнь.
– Да я тебя сейчас… – из его рта текла слюна. Не долго, достала электрошокер, купленный мной утром и разрядила его в соседа. Толик дернулся, упал на пол.
Питер хоть и не бандитский, но упырей еще много осталось, вот один пригрелся на моей койке. Пнула его кроссовкой.
– Эй, ты живой? – стало не по себе, он лежал не двигался. Нет, в тюрьму из-за этого урода совсем не хотелось.
Толик перевернулся на другой бок. Чёрт! Он не сдох, просто уснул.
– Эй, – попинала его легонечко, для порядка, – вставай!
– Уйди, старуха, я в печали, – пробубнил сосед, почесывая голый зад.
Я тебе покажу старуху.
– Выпить хочешь? – волшебная фраза, как живительная вода, вмиг разбудила мертвое тело.
– Наливай, – заплетающимся языком проговорил он.
– Сейчас налью, – подошла к тумбочке, на которой стояла ваза с Димкиными цветами с клумбы, вытащила завядший букет и полила это подобие человека.
– А-а-а! – закричал он. – Ты что творишь, дура!
– Я тебе… – зарычал, встал с пола. В моей руке затрещал электрошокер.
– Ну. Что медлишь? Учти, вода хорошо проводит ток, – беспокойно смотрел на мою руку.
– Да пошла ты! – развернулся и ушёл.
– Дамочку свою забери! – крикнула вдогонку.
– Себе оставь.
– На кой она мне? – фух, вернулась домой, называется.
– Эй, мадам? – тормошу её, она захрапела, обдав меня перегаром.
– Я и тебя полить могу.
– Да встаю я, встаю, – диван под ней прогнулся, жалобно застонав. Бедненький мой диванчик, я полгода за него кредит выплачивала.
Топая, как динозавр Рекс, она направилась к двери. Под складками её тела, увидела свои красные стринги. Как они на неё налезли, загадка.
Осмотрела свою некогда уютную комнатку, напоминающую сейчас Русь после набегов печенегов.
Сгребла с дивана постельное, больше на нём спать не буду, слишком брезгливая, тут никакая стирка не поможет. Безжалостно засунула его в мусорные пакеты, собрала бутылки, валяющиеся по квартире.
Вытерла слёзы, обидно так стало, всю душу вложила в свою комнату, кредит этот непомерный плачу, а они нагадили в душу.
И поговорить не с кем. Маме звонить нельзя, она будет уговаривать, чтобы я вернулась назад. Димки для меня больше не существует. От одиночества выть хочется. Ещё и за кредит платить…