Вверх по лестнице и вдоль по коридору к комнате, в которой я с Адамом в понедельник укладывала ребятишек, мы пронеслись как ветер. Колин ногой распахнул дверь и, подскочив к окну, высунулся наружу. Ровная площадка внизу была теперь пустой, как и спальня, но костер продолжал весело гореть ярким пламенем. Я охнула от удивления, когда поняла, что в нем уничтожалось, — красная шотландка и белое кружево… Огонь был небольшим, и его легко удалось потушить — Колин просто затоптал костер, осталась только кучка обгоревших тряпок.
Он как раз вернулся в комнату, когда Йен, одетый в майку и шорты, вышел из ванной. «Интересно, — подумала я, — замечает ли его отец, что они с ним очень похожи? В любых обстоятельствах: на сцене, на лужайке для крокета или где-то еще — они дарят окружающим одинаковую улыбку, предлагая всем свою дружбу и поддержку».
— Папа, Дебора может поехать с нами к морю?
— К морю? — мрачно переспросил Колин Камерон. — Тебе лучше забыть о морс. Ты не поедешь.
Улыбка мгновенно исчезла с лица мальчика, глаза округлились, рот скривился от возмущения.
— Ты обещал, что мы поедем в Торки! Ты обещал! Ты сказал, что мы поедем купаться!
Большая ладонь опустилась на плечо Йена и подтолкнула его к окну.
— Что ты об этом думаешь?
— Это… это мой килт! — выпалил Йен. — Его сож-жгли! — Он восторженно улыбнулся. — Кто сжег мой килт?
— Мне тоже хотелось бы это знать, — резко сказал Колин. — Гораздо больше, чем ехать на море. А кто-то, видимо, не желает признаваться.
— Я этого не делал, папа! — До Йена, судя по всему, только сейчас дошло, что происходит. Он стоял, растерянно переводя взгляд с одного из нас на другого. — Я не жег его, папочка. Я принимал душ!
Тихий скрип двери возвестил о приходе Рут. Девочка остановилась на пороге, заложив руки за спину. Так же она стояла в понедельник в воде, безучастно ожидая неприятностей. В порыве жалости я бросилась к ней и обняла за плечи. Она была такой тоненькой, кроткой и испуганной…
— Все хорошо, дорогая, — прошептала я. — Папа не сердится на тебя.
Шоколадные глазенки посмотрели на меня, и девочка вновь потупилась.
В столовой час спустя, разглядывая спину Колина Камерона, сидевшего со всем семейством за соседним столиком, я грустно подумала о том, что никогда еще мне не приходилось видеть такие печально поникшие широкие плечи. Он на самом деле выглядел удрученным. Такими же были и близнецы. Вскоре послышался звон отложенных ложек.
— Что нужно сказать? — строго спросила Магда.
— Извини, папочка, — покорно произнесла Рут и соскользнула со стула.
— Извини, папочка, — громко повторил Йен и спрыгнул на пол со своего.
Магда, взяв девочку за руку, медленно и грациозно поднялась. Это было проделано так, как будто она говорила: «Смотрите на меня — я королева!»
«Она же не станет…» — скептически подумала я, но она сделала это.
— Извини, папочка, — сказала Магда и по-царски прошествовала с близнецами к двери.
Чувствуя, что сейчас лопну от смеха, я поспешно уткнулась в носовой платок.
Прививать хорошие манеры, разумеется, необходимо, особенно в этом непредсказуемом возрасте, и, поскольку близнецы были сущим наказанием, в общественных местах с ними обходились гораздо строже, чем обычно. Но если двое детишек всю неделю ждут, чтобы их чмокали, тискали и крепко обнимали, а вместо этого получают урок этикета и суровые взгляды…
— Мистер Камерон, — сказала я, занимая стул, который освободил Йен. — Ваш сын снял одежду и пошел умываться. В это время мы видели кого-то у жертвенного костра… Это был не жрец, а жрица, взирающая на дело рук своих.
Колин уставился на меня:
— Вы хотите сказать, что Анни… Нет! Она была напугана до смерти!
Опять «Анни». Адам упоминал, что мать близнецов звали Анной…
— Именно она, — упрямо кивнула я. — Как я понимаю, Йен не увлекался столь специфической одеждой?
— Увлекался? Да он ее ненавидел! Я должен был это понять…
— Когда Дик издевался над ним, Рут почувствовала, что обязана вмешаться, — продолжала я. — Но когда дело было сделано, и вы разозлились, ей не хватило смелости признаться, а Йен ее не выдал.
— Да, он никогда бы ее не выдал, — с довольным видом согласился Колин Камерон. — После того как умерла их мать, я поручил ему опекать Анни. — Синие глаза сейчас были такими же невеселыми, как и тогда, перед аварийной посадкой в Хитроу.
— Но Йен такого же возраста, как и Рут, — язвительно заметила я.
— Не совсем. Он на тридцать минут старше, а за это время можно многому научиться. — Лицо его стало лукавым.
— Вопрос в том, что вы собираетесь делать.
— Я собираюсь попросить кого-нибудь съездить со мной в Плимут и помочь купить им что-то более подходящее.
— Очень правильно, — одобрила я.
— Значит, договорились? — заулыбался Колин.
Я удивленно уставилась на него:
— Но ваша невестка, наверное, лучше с этим справится…
— Магда? Да это же она купила килт!
— Вы должны были решительно воспротивиться. В конце концов, это ваши дети!
«И это я говорю Колину Камерону?» — недоверчиво подумала я. В любом случае одно хорошее дело сделано: я реабилитировала Йена в глазах отца, и справедливость восторжествовала.
Мама сидела со мной на скамейке, когда Камероны толпой вывалились из отеля и начали усаживаться в машину. Зрелище было колоритным, и несколько постояльцев остановились, чтобы на него посмотреть. Как оказалось, Фемида проявила милосердие: Рут не лишили поездки на море. Процесс усаживания затянулся; в суматохе девочка-подросток, которая в столовой все время пристально смотрела на Камерона, робко подошла к нему и протянула блокнотик для автографа. Колин, сияя, наклонился, пристроил блокнотик у нее на плече и расписался. «Театральный жест», — подумала я.
Наконец они уехали. На желтый твид, из которого я шила сарафан для куклы Рут, внезапно упала тень.
— Бог в помощь! — произнес Адам, и мое сердце подпрыгнуло. — Знаешь, я соскучился и заехал, потому что хотел еще разок взглянуть на твое личико, — добавил он, и мое настроение сразу же поднялось.
— Ты видел его и раньше, — пробормотала я, отрезая нитку.
— Да, конечно, — согласился Адам и принялся разглядывать меня, склонив голову набок. — Мне придется быть очень осторожным с тобой… чтобы выбрать правильный ракурс.
Только тут я заметила в его руках фотоаппарат.
— А чем тебя не устраивает, к примеру, мой левый профиль?
— Всем. С этой стороны ты слишком похожа на школьную училку.
— Но я и есть школьная училка! И горжусь этим. Кстати, я что-то не припомню, чтобы просила тебя о такой услуге.
— Это я просила, дорогая, — призналась мама, сидевшая до этого тихо как мышка.
— Ага. Так что лучше побыстрее с этим покончить. — В голосе Адама не слышалось особого энтузиазма.
Я отложила шитье и предложила всем немного прогуляться.
— О, только не я, Деб, если ты не возражаешь, — заявила мама. — Ненавижу вересковые пустоши, мне там как-то неуютно.
«Ты не особенно уютно чувствовала бы себя и на Бонд-стрит, — весело подумала я, — если бы у тебя возник такой шанс оставить меня наедине с Адамом».
Вересковые пустоши потрясали воображение. В траве стрекотали кузнечики, над холмами, как стрелы, мелькали птицы, скалистые вершины впереди блестели в солнечных лучах, и слабо мерцал сам вереск.
— О, я буду помнить об этом, когда вернусь в Лондон, — вздохнула я.
Мы сидели на камне, когда вдруг, будто из ниоткуда, перед нами появились пони: черная кобыла и двое пушистых жеребят, немного посветлее. В отдалении виднелась еще пара серых жеребят, прижимавшихся к своей матери.
— А вот я хотел бы забыть, — вдруг сказал Адам. — Забыть о нашем вчерашнем разговоре — это была бредовая идея. — Он вытащил из кармана яблоко, черная пони подбежала и слизнула его с ладони. — «Будь гордым, будь честным…» Когда-нибудь слышала, как он пел это?
— Колин? — Я была удивлена. Мои познания в области поп-музыки были довольно скудными, но эту песню я хорошо знала, и она была связана совсем с другим именем. Я так и сказала.