— Это Адам тебе так сказал, дитя мое? — требовательно спросила мисс Армстронг. — Он? Я должна это знать.
— Ну… да… — растерялась я. — По крайней мере, у меня создалось такое впечатление.
— А у тебя не возникло впечатления, что три года назад Адам поплакал у Анни на плече, и она уговорила Колина купить старому другу небольшую ткацкую мастерскую и магазинчик твида где-то в Девоне?
Купить старому другу… Я потеряла дар речи. Но в моей голове отдельные фрагменты начали вдруг складываться в целую картину: странная реакция Колина на мой рассказ о делах Адама, недомолвки Магды… Магда! Тогда кто же предложил ей партнерство? Адам или Колин, которого я обвинила в том, что его интересуют только деньги? А он лишь засмеялся: «Я опять остался в дураках!»
Боже мой! Адам обязан своим положением человеку, которого открыто ненавидит!
— Ты все еще там? — раздался в трубке голос.
— Да. Я просто… размышляла. Значит, Адам не порвал отношения с Колином и Анной после того, как они поженились?
— Я бы сказала, он вцепился в них руками и зубами, — фыркнула мисс Армстронг. — Вечно топтался у них на пороге. С этого и начались все неприятности. Прими мой совет, Дебора, — добавила она почти умоляюще, — если ты дорожишь своим замужеством, держись подальше от Адама Баллестая. Я не говорю, что он не любил Анну, просто не имел намерения жениться на ней. Но я скажу тебе вот что: он не простил Колину другое — то, что тот поднялся так высоко. И, не имея возможности помешать его карьере, Адам использует любой шанс, чтобы отравить его личную жизнь. Подумай об этом, дорогая, и убедись, что он еще не приступил к делу. Однажды это ему уже удалось без особого труда, а уж обмануть тебя ему будет проще простого.
После многословных поздравлений с наступающим и пожеланий счастья она повесила трубку, а я попыталась утихомирить круговерть мыслей и эмоций, не дававших мне возможность сосредоточиться на главном.
Десять лет Колин, оказывается, был мишенью. Адам не пожалел для него стрел. Успех однокурсника обеспечил ему твидовый магазин, любовь Анны к классической музыке сработала на него и вбила клин в ее замужество. Орудием мести послужила даже я со своим дурацким планом привезти близнецов на концерт в Сикоув. Как искусно он все провернул! Каким добрым и рассудительным казался в тот день и как, должно быть, тайно злорадствовал, наблюдая за Колином… А какой дурой выставила себя я! Боялась, что меня использует в своих интересах Колин, а сама попалась на крючок к Адаму. И не только с коттеджем — это дело уже можно сбросить со счетов за давностью. Адам использовал всех, кто хоть что-то мог ему дать: Анну, Колина, Магду, так почему бы и не меня? Но то, что я стала инструментом его мести Колину, — непростительно. А ведь было еще много попыток с его стороны вклиниться между Колином и Магдой. Театральный поцелуй, который Адам подарил мне на глазах у Колина после выступления хора… Последний удар он нанес своей клеветой по дороге домой из Сикоува, когда по-своему объяснил мне, почему Колин не берет детей на свои концерты…
Странно, что Адам с таким пониманием отнесся к нашему браку и так стремился помочь… Возможно, размышляла я, он все-таки изменился?
Одно хорошо: вечер не будет совсем безрадостным и одиноким. Настало время будить детей.
Новогоднее шоу началось традиционно: завывали волынки, мелькали килты, Колин, при всех регалиях, но с непокрытой головой, пропел несколько шотландских баллад, шагая по улице и призывая прохожих присоединиться к нему. Мне захотелось, чтобы он смог увидеть в это мгновение нашу гостиную и безмерное счастье, написанное на личиках близнецов. Критики на следующий день могут окрестить все это сентиментальным и нереалистичным, но для моего первого Нового года в Шотландии больше нечего и желать. Колин пел, барабаны гремели, шотландцы лихо отплясывали. Сюрпризом стал выход Хани Харрис — маленькая фигурка в национальном костюме ворвалась в круг. Дети были в восторге и то и дело выдергивали меня с дивана танцевать, но, когда участники шоу вошли в помещение и приготовились к более изысканному действу, оба утратили интерес к происходящему.
— Куда ушел папочка? — капризно спросила Рут и начала тереть глазки кулачками. — Мы его больше не увидим?
Я не удивилась, когда, задолго до повторного появления Колина, они заснули: Рут — в кресле, Йен — растянувшись на ковре. Ничего, я могу и одна посмотреть. Камеры опять переместились на улицу, где на фоне темного неба в искусно созданном прожекторами световом пятне стояли певцы. Несколько голосов сопротивлялись суровому ветру, но один голос перекрывал все — как всегда он господствовал, звенел и уносился ввысь. Песня была старинной и грустной. В первую пугающую секунду я не узнала Колина. Сейчас он был серьезным, безучастным и постаревшим. Но почему-то, глядя на взрослого мужчину, я думала о маленьком мальчике, для которого единственным лекарством были материнские объятия и ласка. К черту Адама и его совет! Нужно что-то делать с этим застывшим, безразличным лицом…
Адам! В моих ушах снова зазвучало предостережение Лу Армстронг: «Убедись, что он еще не приступил к делу!» Я резко выпрямилась, словно кто-то воткнул мне в сердце булавку. Яд, вовремя брошенный, уже попал на благодатную почву. «Колин пресытился вниманием женщин…» Этого оказалось достаточно, чтобы заставить меня быть холодной и бесцеремонной, в общем снова превратиться в орудие мести Адама, который теперь мог спокойно ждать крушения второго брака Колина… Надо срочно все обдумать и найти выход! Но раскаяние и отчаяние выбили все здравые мысли из моей головы.
Неожиданно зазвучал голос Колина:
«Это была старая песня, дорогая моему сердцу, и большинству из вас тоже. Но через пять минут мы встретим Новый год, и я надеюсь, вы поддержите меня, если я спою одну совершенно новую балладу, которая еще не звучала на публике. Уверен, вы ее полюбите, потому что мне она очень нравится, и я ожидаю, что ваше одобрение даст мне возможность исполнять ее вновь и вновь».
Его монолог был совсем не по программе — никто из артистов еще не получил шанса поговорить. Если Колин выкроил для себя несколько дополнительных минут, это могло означать лишь одно — они были для него слишком важны.
«Здесь, в Шотландии, — продолжал Колин, — в канун Нового года каждый из нас думает о доме и спешит туда вернуться. А в доме нас всегда встречают те, кто делает его особенным и неповторимым».
Он улыбнулся, но не зрителям. Глаза его были мечтательными, и я поняла, что Колин видит сейчас Рут и Йена, а возможно, смотрит значительно дальше, в давнее прошлое, на старый дом в Ланарке и на своих братьев, тузящих друг друга подушками…
«Итак, как и обещал, песня о любимом лице, о человеке, к которому спешишь домой. — Взгляд вернулся из прошлого и устремился прямо на меня. — Мы счастливы в нашем милом доме, — сказал Колин. — Мы самые счастливые».
В нашем доме… Что он имел в виду? Что он мог иметь в виду, кроме «Слайгчена»? Но… чье лицо? И кто это — «мы»? Муж возвращается к жене и детям, дети возвращаются к родителям… Я не могла в это поверить! Ведь мне он мог сказать только одно: «Спасибо за то, что была хорошей экономкой…»
«Дорогая, я все еще твой?» Нет, это невозможно, подумала я, это всего лишь песня. Но мне почему-то казалось, что я читаю его мысли, опережая слова и музыку.