– Пап, сколько раз тебе повторять: технологии еще так не умеют.
– Да я же шучу, ха-ха! – Он хлопал меня по спине, раздавая эхо на всю башню, но я то знал, что он не шутил. Мы, Моро, всегда понимаем друг друга. И да – он снова побил меня по спине, выдавив из меня мои драгоценные слезы. – Ты же знаешь, как я люблю тебя посмешить. – Его наивность меня поражала. – А то вечно грустный.
– Число бессмысленных смертей, которых я успел увидеть, превысило число, когда я смеялся, пап. У меня не было никаких с этим проблем – наверное, но когда ты показал мне другой город, совершенно другой мир, то я перестал говорить себе: “Да ладно, такое со всеми происходит”.
– Ах, так ты винишь меня?! Елки иголки, мой сын меня ненавидит!
– Не накручивай: не ненавижу я тебя, но не говори мне, что я грустный, это то, какой я есть.
– Да главное чтобы тебе нравилось… Я просто не понимаю, кем тебе нравится быть, сынок. Помнишь, как мы сидели и читали книжки о том, как герой переступал через свой порог и начинал смеяться? Это были твои любимые книги.
– Они мне нравились только потому, что они были с картинками. Только на картинках я видел улыбающихся людей.
– Я всегда улыбаюсь тебе.
– Ты мой отец: как тебе не улыбаться?
У него не было слов для ответа: мы не часто общались так откровенно, чтобы я в открытую говорил, насколько его работа была бесполезной. Но говорил я ему лишь правду из глубин: в тот момент мне показалось, что настало время открыться еще немного. Я присел на ступеньку, и отец сел со мной.
– Ты готов к еще одной тайне Адама Моро? Эта будет самой важной. – Мои руки ужасно трясло, как и все тело, всегда так происходило, когда я говорил что-то сокровенное. Отец меня приобнял и приготовился слушать. – В юношестве, когда мне было около четырнадцати, я не умел контролировать гнев – помнишь, как ты еще учил меня его сдерживать? – Он положительно покачал головой. – А помнишь Бастьена Каррела, с которым я в детстве подрался? Его огромную ко мне зависть? – Он покачал головой ровно так же, как и в прошлый раз. – Я не говорил, но его бесило внимание девочек ко мне, его то они обходили и называли противным, а меня, его врага, они называли милым и интересным. В четырнадцать он пригласил меня к себе домой, где сразу начал новую драку, лишь успев я перейти через порог, но в этот раз он бил меня так, словно собирался убить и закопать, но благодаря тебе я смог дать отпор и не вырубиться от его ударов по голове. Поняв, что вырубить меня он не сможет, Бастьен стал подводить меня к лестнице подвала, куда потом скинул и закрыл. Я прокатился по старой лестнице и задел торчащую деревяшку, проткнувшую меня сантиметра на два в область ниже плеча. – Я потянул одежду вниз и показал ему свой немного пухлый шрам. – У меня там родинка была, я до смерти боялся, что заболею раком кожи, но образумилось. В том сыром и страшном подвале я сидел до вечера, каждый раз подскакивая, когда чего-то касался, пока домой не приехал его отец. Бастьен не подпускал его к подвалу, но я смог добиться внимания своими криками, так что его отец нашел меня и с ужасом посмотрел на сына. Он уговорил меня подлатать самостоятельно и не обращаться в больницу, благо он был доктором и знал, что делать. Домой меня тоже он отвез, дав немного денег за все неудобства, и попросил больше с сыном не контактировать. Но главное в моем гневе, который никуда, вообще никуда не делся. Я понял, что раз уж не рассказал тебе про эту ситуацию, то и справлюсь сам с этим Бастьеном. Из твоего гаража я достал бандану и белый баллончик, а затем поздней ночью пришел к нему во двор, прямо под его окном принявшись рисовать белый круг с крестом внутри… Я не знал, насколько он был в тот момент подавлен. Родители ему такое устроили, что он рыдал в подушку часами, не понимая, что же за будущее его ждет. Я сам указал ему на будущее, нарисовав тот круг… Я довел человека до суицида, мать твою, как же это скверно. Ведь просто хотел осквернить его дом этими чертовыми кругами… Недавно я повторил это, того не зная, довел простыми словами, даже круг не рисовал.
Отец дал мне пощечину и прокричал:
– А почему ты со мной не поговорил?! – Он давил мне на совесть, прекрасно осознавая это. – Послушай, с другими я бы сюсюкался, но ты же мой сын, ты Моро! Мы сильные, крепкие, непробиваемые, так что вот слушай: не избегай людей, не думай, что справишься сам, тем более когда хочешь мести. Человек и не на такое пойдет, когда будет одинок… Иди сюда. – Он крепко меня обнял и стал говорить на ухо. – Ты ведь того не хотел – да, ты не можешь перед ними извиниться лицом к лицу, но посмотри на меня и представь их – извинись.