И вот тогда дело дошло до стройки – место ужаснейших шумов: тресков, лязгов, бахов и всего остального. Еще я повстречал крайне бескультурных людей, любящих “потрещать” по душам. Я так наслышался о женах, детях, сексе и ужасной еде в забегаловках за кварталом, что к концу каждого рабочего дня был мысленно опустошен. Когда я слышу о том, что девушки часами разговаривают друг с другом по телефону, то не удивляюсь, потому что дай телефон этим мужикам и время разговора в часах выйдет двухзначным.
Говоря о моей ненависти к людям – у меня ее нет. Я вас не ненавижу… просто в то время, смотря на всех этих “летящих”, я не мог дать вам хоть какую-то цену. Я вырос в месте, где люди себе значения не знают, и потому не мог думать о них как о неотъемлемой части моей жизни.
Я просто прогуливался по… вспомнить бы, какой был тогда этаж, что-то около тридцатого. Перекидывая каску из руки в руку, я осматривал всех запрограммированных рабочих и дивился такой четкой работе. Потом я услышал выкрик: “Осторожно!” и моментально прикрыл голову руками, но быстро осознал, что осторожным нужно было быть не мне, а смуглому мужику, которого я мельком видел ранее. Он был приезжим и мало знал наш язык, но активно изучал его, разговаривая со всеми подряд, став достаточно популярным среди рабочих. И вот этот приезжий стоит и как слепой смотрит наверх, прямо на летящее стекло. Все стояли, я стоял и этот глупый идиот. Я ринулся к нему и напрыгнул, оттолкнув в сторону.
Немного постонав на полу, я встал. Без сложностей, без какой-либо боли, было лишь странное ощущение, словно из меня что-то высасывали. Я смотрел на его мокрое от пота лицо, будто смотрящее на спасителя, смотрел на его дрожащие губы и чувствовал отвращение. Я отбежал к краю, чтобы испустить заполняющийся рвотой рот, все еще не понимая происходящего. Осознать потерю руки я смог только благодаря сильному ветру, уносящему льющуюся кровь к далекому горизонту.
Так что мне было просто больно смотреть на протез и понимать: я потерял руку ради этого, обменял свою драгоценную руку на никчемную жизнь. И не стал бы я надевать кожу на чертов протез, потому что протез не рука, руку я потерял, и кожу надевать казалось детским решением.
Вернемся к тому утру
Я был готов отправляться в школу, пока в мою одинокую берлогу не постучали. В последнее время это название потеряло всякий смысл на существование: у меня был словно проходной двор для всех желающих. Хотя проблема скорее всего во мне, так как я не могу не открыть дверь постучавшему. В такие моменты у просыпается жалость к стоящему за дверью, ведь он проделал такой путь – а я живу на седьмом этаже и лифта у нас нет – ради меня, значит это не что-то пустяковое. Как бы к людям я не относился, я уважаю, если они куда-то решительно идут, не знаю, это придает им какой-то цели, которую я не замечаю при других обстоятельствах.
В глазок двери я никогда не смотрел, всегда открывал тому, кто стучал, не пытаясь сначала понять, кто же он такой. Из-за этого даже произошел один случай, когда я открыл дверь, а там стояли католики, спросившие классическое: “Вы верите в бога?” – я ответил: “Нет”, – и они было собирались уходить, но я продолжил: “Но я готов вас послушать!”, – удивления на своих лицах они скрыть не могли, было видно, что давно они не слышали таких слов. Я пригласил их внутрь. Там было всего три человека: две монахини и один мужчина, не знаю, кем он был, стоял будто для угрозы. Хочу сразу сказать, что девушки меня не интересовали, я всегда как-то ускользал от близости с ними и не особо за нее боролся, но монахини мне сразу показались какими-то замечательными, красавицами, может на то сказалось, что в своей квартире у меня были две зрелые девушки.
В подростковом возрасте у меня была подруга, Элизабет Ришар, она была вполне себе сносная по общепринятым меркам, формы уже начали проявляться, и грудь выпячивала прямо таки напоказ. Она почему-то заметила меня единственного на площадке, одиноко собирающего куличи в песочнице. Стала подкалывать меня, дразнить, но так осторожно, будто не сама хотела посмеяться, а лишь меня посмешить. И вот с ней у меня даже могло что-то выйти, ведь мы часто могли поддаваться моментам безудержной любви, но девушки, нет – люди, стоит ли с ними заводить отношения, если это рушит дружбу? Мне всегда казалось, что если и влюбляться, то это нужно сразу понимать, но как это, понять? Может для тебя это дружба, а для другого полноценная стратегия к отношениям. В общем, романтиком я не был из-за своего полного отсутствия чувства к этой романтике.