Мое сердце сжимается от нежности, когда я вижу его в первый раз. Мне на глаза наворачиваются слезы, образ Лео расплывается. Я жмурюсь, но его лицо по-прежнему стоит передо мной, я помню каждую его черту.
«Какой же он красивый!»
Мое сердце словно разрастается, наполняется… наверное, это можно назвать любовью. Внезапной, неудержимой любовью к этому мальчику, которого я никогда не видела.
«Какой же он невероятно красивый!»
Я опускаюсь на колени перед кофейным столиком, смотрю на разложенные передо мной фотографии — они чем-то похожи на карты Таро, они показывают мне, каким могло бы быть мое прошлое, мое настоящее и мое будущее. Я осторожно касаюсь кончиками пальцев первого снимка — Лео в школьной форме. Слезы застилают мне глаза. И вновь мое сердце сжимается. «Мой малыш».
Он унаследовал огромные, поразительные глаза Мэла. Его кожа цвета кофе с молоком — результат смеси генов Мэла и Новы. Его рот — удивительно четко очерченные губы — тоже, должно быть, от нее. Овальное лицо — от Мэла. Его темные волосы курчавятся, как локоны Мэла, только у Мэла они светлые, точно медвяные.
«Мой малыш».
Он должен был стать моим. Моим малышом.
Лео улыбается, галстук в сине-зелено-белую полоску съехал набок, одна кудряшка торчит прямо над ухом. Он смотрит не в объектив, а куда-то в сторону, поэтому снимок кажется немного асимметричным. Мне становится интересно, что же Лео такое увидел. Что-то, что было для него важнее объектива камеры. У Мэла есть такая же фотография — на ней ему тоже около семи лет, галстук съехал, кудряшка торчит над правым ухом, а маленький Мэл всматривается во что-то рядом с объективом.
Я касаюсь второго снимка. Тут на Лео ярко-зеленый костюм супергероя. Костюм ему великоват, рукава свисают до середины ладони, штанины слишком длинные, зато пластмассовая грудь выпирает вперед, подчеркивая рельефные мышцы пластмассового же пресса. Лео как раз пытается застегнуть красный пояс и с изумлением смотрит в камеру, будто удивленный тем, что фотограф занимается какими-то глупостями, вместо того чтобы помочь ему. «Эй, почему ты не помогаешь мне застегнуть ремень? — написано у него на лице. — Как я могу быть супергероем с расстегнутым ремнем?»
На третьей фотографии Лео около четырех лет. Он запрокинул голову и хохочет. Похоже, он только что услышал лучшую шутку в своей жизни и теперь захлебывается от смеха. Точно так же смеется Мэл на нашем свадебном снимке.
Слезы текут по моему лицу, и одна из слезинок капает на край третьей фотографии. Влага тут же пропитывает уголок снимка, разрушает его. Я хватаю с подноса салфетку, смахиваю слезинку, но фотография уже испорчена. Я чувствую резкий химический запах.
— О господи! Простите меня! — Я испуганно вскидываю глаза на Мередит. — Простите меня! Что я наделала… Что я наделала… — Я прикрываю рот рукой.
Посмотрите, что я натворила. Я испортила. Я все испортила.
— Простите меня… Простите…
Ее ладонь осторожно ложится на мое плечо.
— Все в порядке, — мягко говорит Мередит. — Это всего лишь фотография. Ее можно заменить. Я легко могу получить другую.
«Почему она так мила со мной? Я ведь испортила ее снимок и запретила ее сыну общаться с ее внуком, так почему же она так добра со мной?»
Слезы все еще текут по моим щекам, и я откидываюсь назад, чтобы не испортить остальные фотографии. Я закрываю лицо руками и давлю ладонями на глаза, пытаясь остановить поток слез.
«Прекрати, — говорю я себе. — Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати». Мне нужно справиться со своими чувствами, иначе у меня начнется истерика. Я разрыдаюсь по-настоящему. Я уже столько лет не плакала, а сейчас не лучшее время для того, чтобы возвращаться к рыданиям. Почему я плачу? Из-за Мередит? Из-за Мэла? Из жалости к себе? Из-за того, что я утратила часть себя, и если бы не это, то та самая часть меня была бы сейчас на этих снимках?
Мы молча сидим пару минут, пока я успокаиваюсь, пока борюсь со своими эмоциями. Пара глубоких вдохов — и я чувствую, как эмоции уходят, покидают мое тело, откатываются в небытие.
Я еще раз вздыхаю, спокойствие возвращается ко мне — по крайней мере, настолько, чтобы можно было убрать руки.
Как неловко. Расплакаться перед Мередит.
— Она все еще ненавидит меня? — тихо спрашиваю я.
Наверное, нечестно говорить об этом с Мередит, впутывать ее во все это, но мне нужно, просто-таки необходимо выяснить, ненавидит ли меня Нова.
— Кто тебя ненавидит?
Я поворачиваюсь к Мередит и вижу изумление на ее лице.
— Нова. Она все еще ненавидит меня?
Мередит, опешив, смотрит на меня.
— Почему Нове тебя ненавидеть?
— Потому что… — Я указываю на снимки.
Мередит удивленно приподнимает брови.
— О боже, из-за Лео? Я скорее предположила бы, что все должно быть как раз наоборот.
— Что? — переспрашиваю я.
— Может, я и не обладаю блестящими математическими способностями, дорогая, но я знаю, что вы женаты уже десять лет, а Лео еще нет восьми.
— Она вам ничего не сказала, верно? — вдруг понимаю я. — Нова не рассказала вам о том, что случилось?
Я вижу, как лицо Мередит каменеет.
— Мы с Мальволио очень близки, — резко говорит она, — но его личная жизнь — это его личная жизнь, и я ни за что не стала бы обсуждать это с ним. Или с Новой.
Я едва слышу ее слова, мое сознание еще перерабатывает то, что я только что узнала. Как же это типично для Новы! Много лет назад, когда мы с Мэлом объявили о нашей помолвке, Нова тут же пришла ко мне и сказала, что не хочет быть свидетельницей на свадьбе. Она якобы хотела стать подружкой невесты только раз в жизни, на свадьбе сестры, поэтому не сможет быть моей свидетельницей. Я подумала, что немного нахально с ее стороны предполагать такое, потому что я даже не собиралась делать ее подружкой невесты. Потом я решила, что Нова не хочет быть свидетельницей потому, что для нее слишком болезненно будет видеть, как Мэл клянется в верности другой. Я, в сущности, позабыла об этом инциденте, а потом случайно узнала истинную причину ее визита. Мэл был уверен в том, что Нова станет подружкой невесты. Конечно же, главной подружкой. Он был абсолютно уверен в этом. Нова знала, что подумает Мэл, она знала, что я не захочу, чтобы она участвовала в подготовке моей свадьбы, и потому решила помочь мне выкрутиться из этой ситуации. Я могла сказать Мэлу, что Нова отказалась быть подружкой невесты. Это предотвратило бы неизбежный конфликт с Мэлом, ссору, во время которой мне пришлось бы признаться в противоречивости моих чувств к Нове. Не знаю, ради кого она это сделала, но это существенно облегчило мне жизнь.
А теперь она вновь помогла мне. И эта услуга была несравнимо большей. Нова могла бы сказать всем, каким чудовищем я оказалась. Чудовищем, которое разрушило ее жизнь и лишило ее лучшего друга. Даже краткого — без подробностей — описания того, что случилось, было бы достаточно, чтобы настроить всех против меня. Но Нова этого не сделала. Она никому не сказала. Теперь я уверена в этом. Если об этом не знает Мередит, то не знают и родители Новы — они с Мередит слишком близки, чтобы такое могло остаться тайной. Наверное, они все догадываются, что Мэл — отец Лео, одного взгляда на этого ребенка достаточно, чтобы понять это. Наверное, они осуждают Нову, полагая, что она соблазнила женатого мужчину. Нова приняла позор, которого не заслужила.
Вот почему Мередит так на меня посмотрела, когда я спросила ее о фотографиях Лео. Теперь понятно, почему она так мила со мной, почему так со мной нянчится. Она думает, что меня предали. Что мне изменили. Наверное, ей стыдно оттого, что она общается со своим внуком. Ей стыдно оттого, что она рассказывает Мэлу о Лео.
— У Новы и Мэла не было романа, — говорю я Мередит.
Я хочу обелить имя Новы. Помочь ей. Наверное, втайне все считали ее лживой похотливой интриганкой, даже те люди, которые любят ее. Наверное, им было немножко жаль ее, они задумывались, почему у Новы настолько низкая самооценка, что она связалась с женатым мужчиной, который к тому же не настолько любил ее, чтобы уйти от жены. А потом она забеременела. И люди, наверное, думали, сделала ли она это намеренно, чтобы разрушить его брак, или беременность была случайной и теперь Нове приходилось расплачиваться за свои грехи. Они все любили Лео, обожали его, но всегда испытывали… нет, не стыд, но тень стыда… при мысли о том, как он появился на свет.