Стефани не рассказала тете Мер, что иногда — прошло уже несколько месяцев с рождения Лео — я чувствовала отчуждение, потому что настолько убедила себя в том, что это не мой сын, что почти поверила в это.
Стефани не рассказала тете Мер, что иногда среди ночи я брала Лео на руки и шла на пляж. Там Лео мирно спал в колясочке, а я сидела и плакала. Плакала из-за того, в какой хаос превратилась моя жизнь. Плакала из-за того, что я пыталась сделать что-то прекрасное для любимого человека, а в итоге осталась одна. Плакала, потому что настолько тосковала по Мэлу, что чувствовала физическую боль.
Стефани не рассказала тете Мер о дыре в моей душе, которая открылась, когда я поняла, что раз человек, которого я полюбила, способен поступить так, как поступил Мэл, то любовь не всемогуща. Любовь — это не альфа и омега. Я перестала верить в любовь. И даже когда я вновь сошлась с Кейтом, я все время ожидала, как он докажет, что на самом деле не любит меня.
Если Стефани не рассказала тете Мер обо всем этом, то она ничего ей не рассказала.
— Она ненавидит себя за то, что так поступила, — говорит тетя Мер. — Когда я показала ей фотографии Лео, она разрыдалась.
Мне не нравится, что тетя Мер показала фотографии моего сына ей.
Я дала те снимки тете Мер из-за того, кем она была. Это личное. Такое нельзя показывать кому попало. А Стефани — кто попало.
— Честно говоря, тетя Мер, мне об этих двоих и думать не хочется, — говорю я, стараясь оставаться вежливой.
Мне хочется сказать, насколько мне больно говорить о них. Насколько больно ощущать невозможность открыться тете Мер из-за ее связи с ними.
Я чувствую, как она вздыхает. Она расстроена. Я понимаю ее. Тетя Мер действует во благо своему сыну. Я сделала бы то же для Лео.
— Можешь рассказать Мэлу, если хочешь, — говорю я, чтобы утешить ее.
— Я не могу, дорогая. Он должен услышать это от тебя. И ты должна увидеть его лицо в этот момент.
— Почему?
— Потому что ты должна увидеть, насколько сильно он тебя любит. И насколько сильно он любит этого мальчика. Мальволио любит вас.
Ему действительно сделают операцию. Мама сказала, что операция не будет связана с его носом. Врачи будут оперировать его мозг! Это так круто! А ему придется уснуть.
Было уже очень поздно, а Лео никто не заставлял ложиться спать. Какой хороший день!
— А можно мне будет съесть мороженое и желе, когда я проснусь? — спросил он у мамы.
— Конечно.
Мозг! Это же круче, чем какие-то глупые минг-далины. Скоро придет медсестра, побреет ему голову и все такое. Папа раньше вернется с работы, чтобы повидаться с Лео перед тем, как тот уснет.
— Я буду рядом, буду смотреть на тебя все это время, — сказала мама.
Она так и не расплакалась, а значит, ничего плохого не случилось. Мама плакала, когда дело было плохо. Или когда она сердилась на него. Лео этого никогда не понимал. Почему мама плачет после того, как накричит на него? Но сейчас мама не плакала. И поэтому Лео не было страшно.
Лео в возрасте семи лет и пяти месяцев
Глава 39
Дверь дома номер одиннадцать на улице Пеббл не открывалась за последние два часа. Я знаю это наверняка, потому что смотрела на дом все это время. Мистер и миссис Вакен дома, но они не знают, что я сижу в своей машине и наблюдаю за ними. Жду момента, когда смогу выйти из машины и подойти к дому.
Последний раз я говорила с Мэлом лет пять назад. Да, точно, пять лет назад, через полгода после свадьбы Корди.
Я приехала в Лондон на поезде и обманом проникла в кабинет Мэла, сказав секретарше, что меня зовут Корделия. Я думала, что Мэл просияет, когда я войду в его кабинет, но что бы Мэл ни чувствовал, он скрыл это за маской настороженности. Наверное, он боялся, что я опять разрыдаюсь. Или опять начну его умолять.
— А я удивился, чего это Корди решила зайти ко мне на работу, — сказал он, вставая. — Присаживайся.
На длинном шкафчике для бумаг под закрытым жалюзи окном стоял ряд фотографий в рамочках: его жена в подвенечном платье; Виктория и ее муж на их свадьбе; Корди и Джек на их свадьбе; тетя Мер, мама, папа и Корди перед украшенной к Рождеству елкой в доме моих родителей. Там не было его фотографий, не было моих фотографий и, конечно, не было фотографий Лео.
— Пожалуйста, перестань давать мне деньги, — мягко сказала я, усаживаясь в кресло напротив его стола.
Я пришла поговорить с Мэлом, потому что после свадьбы Корди каждый месяц мне на счет начали приходить деньги. Я пересылала их обратно, но через месяц та же сумма — и новый платеж — оказывались на моем банковском счету. Я хотела увидеться с Мэлом, хотела, чтобы он посмотрел мне в глаза и понял, что я настроена серьезно.
— Это для… — Мэл осекся. Он не мог произнести имя ребенка.
Мэл уставился на плетеный горшок с ручками, стоявший на левом углу стола.
— Если ты хочешь внести свой вклад в воспитание Лео, создай для него банковский счет, чтобы мальчик мог снять оттуда деньги, когда ему исполнится восемнадцать. Купи ему ценные бумаги. Закопай деньги и пришли ему карту сокровищ. Мне все равно. Главное, перестань давать их мне.
— Ты могла бы откладывать деньги для него, — сказал Мэл, глядя на горшок.
Я посмотрела на ряд фотографий, думая о том, как легко ему было вычеркнуть меня из своей жизни. Я предполагала, что раньше и моя фотография стояла среди других. Но теперь уже нет. Я стерта из его жизни. Стерта и забыта.
Тишина заставила Мэла поднять голову и посмотреть на меня. Проверить, здесь ли я.
— Пожалуйста, перестань давать мне деньги, — все тем же спокойным голосом сказала я. — Я не хочу финансово зависеть от тебя. Я не хочу, чтобы Лео финансово зависел от тебя. По крайней мере, пока он маленький и не может принимать решения сам. Раз ты этого хотел, то теперь не вмешивайся.
— Хорошо.
— Спасибо.
Наши взгляды встретились, и воспоминания о проведенных вместе с Мэлом мгновениях вспыхнули в моем сознании. В основном эти воспоминания были связаны со смехом. Как мы смеялись вместе! Мы хохотали, мы заливались смехом, мы хватались друг за друга, чтобы не упасть от смеха.
Вот что мы потеряли. Не только друг друга. Но и смех. Я больше ни с кем так не смеялась, как с Мэлом. Иногда Лео смешил меня, а я смешила его, но мы еще не дошли до того, чтобы одного взгляда, одного напоминания о старой шутке хватило бы, чтобы мы расхохотались.
Я улыбнулась, вспомнив, как мама отчитывала нас за то, что мы слишком громко смеялись, особенно ночью, когда мешали родителям спать. Тогда папа приходил к нам в комнату — мы часто болтали ночь напролет, и очередной взрыв смеха будил родителей. Папа приходил и говорил, чтобы мы засыпали, «иначе…».
Уголки моего рта дернулись вверх. Я готова была рассмеяться и видела, как затряслись от едва сдерживаемого смеха плечи Мэла.
Но тут я вспомнила его лицо в тот момент, когда он сказал, что больше не хочет меня видеть. Это было как удар в живот. Удар, от которого перехватывает дыхание.
Я отвернулась и встала, не глядя на Мэла.
— Спасибо за понимание, — прошептала я.
— У тебя есть… его снимки? — спросил Мэл, когда я подошла к двери. — Не навсегда, ничего такого. Просто посмотреть.
Видит Бог, я постоянно показывала всем фотографии Лео. Они всегда были при мне, в моем бумажнике. Но я не хотела показывать их Мэлу.
Я покачала головой и ушла, так и не объяснив Мэлу, что я не злюсь, не наказываю его. Я защищала его.
Я не хотела, чтобы он мучился, глядя, как изменился Лео за эти полгода, что прошли со свадьбы Корди.
Мэл решил, что не будет видеться с Лео. И каким бы сложным ни было это решение, он должен был его придерживаться…
«Ладно, вылезай из машины, Нова», — сказала я себе.
«Нет, — ответил упрямый голосок в моей голове. — Не хочу. Хочу домой».
Я здесь, потому что тетя Мер права.
После разговора со мной она вернулась к маме, папе и Корди, сказав, что расскажет им обо всем. Тогда они поймут, почему я хранила все в тайне. Только благодаря этому мне удалось вырваться из безысходности.