— У нее удивительно сильный характер, — продолжает учительница Глория. — Но с ней нужно быть очень осторожным, потому что в таких случаях достаточно любого пустяка…
Эта вынужденная обстоятельствами, ни к чему не обязывающая и слишком благоразумная фраза, такие фразы любой и каждый может с легкостью сказать, действительно все так и говорят, фатальным образом застревает у нее в горле. Что поделаешь, она отбарабанила свои положенные три часа занятий и идет домой, возможно, думая о том, что надо быстро отовариться в супермаркете или о том, как бы до часа дня успеть подать заявление в районо о переводе в другую школу, и выйдя на улицу, она видит меня: вот я тут стою перед школой, опершись спиной о свою машину. Зачем, спрашивается, ей заканчивать ту фразу?
— Вот именно, — поддакиваю я, и тут же звонит мой мобильник. Я жестом извиняюсь и отвечаю. Это Аннализа, она звонит по поводу документов, которые вот уже больше десяти дней ждут меня в офисе, мне их нужно подписать как можно скорее. Говорит, что пыталась прислать их по факсу мне в машину, но что-то там не сработало. Конечно же, учительница Глория не слышит ее слова, она слышит только то, что отвечаю я.
— Да он никогда и не работал, Аннализа, — успокаиваю ее. — Возможно, что и бумаги-то нет. Можно подождать до завтра? Днем раньше, днем позже, какая разница?
Какое-то мгновение Аннализа колеблется, а потом отвечает, что и вправду нет никакой разницы, что она хотела только поставить меня в известность, что факс в моей машине не работает.
— Если у тебя есть желание, — добавляю я, — принести мне их сюда. До полпятого я отсюда не уйду.
Как странно, что иногда ты можешь точно представить себе выражение лица собеседника, которого не видишь, но не можешь угадать мысли человека, который стоит прямо перед тобой, потому что черные очки закрывают ему глаза. Аннализа просто онемела и, конечно же, ее лицо мгновенно приняло ошеломленное выражение: ей трудно разобраться — что это с моей стороны, приказ или просто предложение, которое можно бы обговорить.
— Да ладно тебе, брось, — успокаиваю я. — Подпишу их завтра. Да, кстати, если хочешь, после обеда можешь взять отгул.
Аннализа благодарит меня и сообщает, что останется в офисе. Скорее всего, она не знает, чем заняться в свободное от работы время. Она одинока. Это видно по ее глазам.
А учительница Глория, непроницаемая, — ее взгляд защищают черные очки — неподвижно стоит передо мной. Я кладу мобильник в карман и улыбаюсь ей:
— Извините.
Воцаряется какое-то странное молчание. Мне кажется, я знаю, что хотела бы она сказать, и я бы даже мог ей помочь, мог бы сделать первый шаг, но не делаю этого. У меня привычка много говорить, иногда я даже слишком много говорю, а сейчас, мне кажется, самое главное, промолчать. Она же без моей помощи не может ничего сказать, и это молчание, сам не знаю почему, мне кажется просто драгоценным.
Резко резанул слух клаксон автомобиля, двигающегося по встречной полосе дороги, и учительница Глория встряхнулась, как будто этот сигнал был адресован ей.
— До свидания, — попрощалась она со мной.
— До завтра, — ответил я.
Она поворачивается ко мне спиной и направляется к скверику, а на меня как-то сразу обрушивается целый поток информации о ее жизни, во всех подробностях, как будто они вываливаются у нее из карманов: вижу, что ее страсть к танцам с годами потухла, вижу, как она любовно ухаживает за цветами на балконе, вижу, как на пятках у нее морщится лейкопластырь, вижу, что раз в неделю она посещает кружок культуры и отдыха в квартале Навильи, подумывает о том, чтобы отремонтировать паркет в гостиной, по вечерам склоняется над учебниками по педагогике — неизбежное повышение квалификации, вижу, что она напрасно мучит себя диетами, чтобы не поправляться, носит белое, без особых претензий, нижнее белье, для вечеринки с друзьями готовит ризотто, каждые полгода проверятся в онкологическом диспансере, огорчается от того, что диски Каэтано Веллосо[11] не нравятся ее мужу, что плохо получилась на фотографии для идентификационной карты, зато вот на другой фотке вышла очень хорошо, а потому она, вставленная в рамочку, красуется на серванте в гостиной, на этой фотокарточке, щелкнутой двенадцать лет назад на Сардинии, она на фоне спокойнейшего моря невероятно изумрудного цвета, счастливая, и почти что красавица, держит на руках ребенка, а другой ребенок прижимается к ее бедру…
— Простите! — крикнул я ей вслед. Она приостановилась и резко обернулась, как будто ждала, что я ее позову.
11
Бразильский певец, поэт и композитор, режиссер, политический деятель, родился в 1942 году.