Мы обнимаемся, надо же. Рассказываем друг другу, как было дело. У нас обоих все произошло приблизительно одинаково. Мы демонстрируем друг другу все еще кровоточащие царапины и ссадины, оставленные нам на память нашими утопающими (и он тоже спасал женщину). Однако Карло не так уж и взволнован: он шутит, смеется, наверное, смерть не подкралась к нему так близко, как ко мне. А может быть, он не такой впечатлительный, как я, и мне немного стыдно за себя. Мы медленно бредем к берегу. Вода доходит нам до пояса. На берегу лихорадочная деятельность по спасению обретает звучание — мы начинаем различать какофонию голосов, сопровождающую движение вокруг двух женщин, лежащих на песке. Карло смотрит на меня и улыбается.
— Знаешь, как все кончится? — спрашивает он.
— Как?
— Сейчас мы выйдем из воды. Так?
Вода опустилась нам до бедер, мы почти подошли к берегу.
— Так, — соглашаюсь я.
— Может быть, я и ошибаюсь, но, по-моему, мы выйдем на берег, и никто нас не поблагодарит, окажется, что мы тут ни при чем, что мы ничего не сделали.
— Вот как. Ну и влипли же мы!
Мы продолжаем двигаться к берегу, вода опустилась нам до колен, никто не обращает на нас внимания. Все заняты спасением женщин. Карло все еще улыбается, я продолжаю дрожать всем телом, мне холодно. Вода уже плещется у наших икр. Никто на нас не смотрит. Вода у наших щиколоток. Мы никому не нужны.
— Еще пару шагов, и мы превратимся в дерьмовых зевак, которые пришли поглазеть, что случилось.
— Не может быть, — успокаиваю я его, но уже и у меня такое чувство, что он прав.
Ну вот, мы и на берегу. Никто даже голову не повернул в нашу сторону, некоторые воюют со своими мобильниками, кажется, возникла какая-то проблема с машиной скорой помощи. Другие, и таких большинство, сгрудились вокруг двух женщин, лежащих на песке. Карло подходит к одному из двух кружков, проталкивается сквозь толпу. Я иду за ним. В середине кружка лежит моя женщина, завернутая в полотенце, она бледна как смерть. Вот кто-то протянул ей бумажный стаканчик с водой. Она пьет. Вот они все: и здоровяк, который вынес ее на берег, и рыжий, и еще какие-то двое мужчин, дети, старики с растерянными лицами, пацан, с доской для серфинга, все столпились вокруг нее. Они меня видят, но ведут себя как ни в чем не бывало. Они меня не узнают, а женщина меня не видит. Взгляд у нее потухший, на лице написано страдание. Ее дети прильнули к ней, она гладит их по голове. Что-то щемящее сквозит в этой донельзя интимной сцене. Карло отступает на несколько шагов, я следую за ним. Стена человеческих тел сразу же закрывает женщину, и я больше ее не вижу. Карло обращается к одной пожилой синьоре с обвислой кожей и обезображенными целлюлитом бедрами:
— Что случилось?
— Две женщины чуть не утонули, — отвечает она, орудуя своим мобильником. — Сегодня нельзя было купаться. Почему только не было спасательной службы? Даже красные флажки не вывесили. Сначала один мужчина чуть не утонул, а потом вот эти бедняжки.
— Так-так, — говорит Карло, а сам смотрит на меня и посмеивается.
— А как они себя чувствуют? Я имею в виду, их удалось спасти?
— Да, — отвечает женщина, — но никак не могут найти скорую помощь. На весь город одна машина, да и та на вызове.
— Так-так, — повторяет Карло. Мне противно на него смотреть. Он упивается своей правотой: только мы одни из всех этих сволочей бросились спасать женщин, а эти гады даже внимания на нас не обратили. И последняя капля в чаше моего унижения — он понял это раньше меня.
Мы уходим. Для всех присутствующих мы только любопытные, которые несколько минут постояли, поглазели на чужую драму и отправились восвояси. Мы идем к нашим подстилкам, собираем вещи, оставленные на песке, и в молчании покидаем пляж. Мой мобильник сообщает о четырех звонках из дома. Действительно, уже очень поздно — около трех часов. Лара и Клаудия, наверное, беспокоятся. Я решил не звонить, все равно через пять минут буду дома и все объясню. Только вот не знаю, как мне провести эти пять минут. В голове все перемешалось, трудно разговаривать. Я слишком обозлен на мир, и у меня зарождается глухое предчувствие, что если и Карло сейчас, за эти пять минут, не заговорит, то между нами проляжет глубокая борозда. Да. Вот именно, глубокая борозда.