- Слушаюсь, батюшка! - И Никифору: - Ну, буде... буде утруждать барина.
Мужик тяжело поднялся с земли и покорно лег на скамейку.
- Трубку! - произнес помещик. - Хотя надо бы две.
- Благодарствуем... - проговорил невнятно мужик на скамейке. И тише, чтобы не услышал барин, лисьемордому просительно:
- Не замай, Григорий Иванович. Отблагодарю...
- Но! Но! - стрельнул глазами лисьемордый, очевидно опасаясь, что слова мужика донеслись до барина.
Свистнули в воздухе розги и, брызгнув водой, с силой опустились на голое белое тело мужика, выглядевшее ужасно жалким и беззащитным.
- Полегче, родимый!
- Но! Но! - высоким голосом повторил Григорий. - У меня не понежишься...
- Батюшка, вступись... - взмолился мужик, обращаясь теперь к помещику. - Ить в поле мне завтра...
- За дело, Никифор! За дело! - удовлетворенно, почти благодушно отозвался барин. - У меня зря не наказывают, сам знаешь.
Свистели и с мерзким звуком, от которого Гошку передергивало, опускались розги. Вскрикивал и стонал мужик. Покуривал неторопливо поданную ему трубочку барин. Понурившись, ожидали своей очереди мужики и бабы.
- Ничо! Ничо! - гневно подбадривал Гошку отставной солдат Прохор. Мы к этому народ привычный, а ты возьми да не привыкни! То-то будет потеха!
Откуривши трубочку, Стабарин молвил:
- Будет на сегодня, Григорий!
- Благодарствую, батюшка... - натягивая порты, поднялся со скамьи Никифор.
- Кто у нас следующий?
- Анфиса, батюшка! - поспешно ответил Упырь. - У барыни, извиняюсь, подол юбки спалила утюгом.
- Анфиса?! - даже весело осведомился Стабарин.
Молодая баба с оттопыренным животом повалилась на землю:
- Виновата, барин, голубчик! Виновата!
- Это хорошо, что сознаешь свой проступок. Однако наказать тебя придется.
- Так ить дитю, голубчик барин, жду...
- Отлично, Анфисушка. Известно, женское дело. Но ты мои правила знаешь. Григорий!
- Хватит с тебя на сегодня, - сказал Прохор. - Пошли отсюдова...
Лишь краем глаза увидел Гошка, как после бесполезных слезных просьб и молений легла на скамью и Анфиса.
- Вот что, солдатик! - сказал Прохор. - Видал ты лишь малую толику того, что самому придется испытать. И чтоб таковую радость отодвинуть подалее, повторяю первый мой завет: проглоти язык. Будто ты глухой, а главное, немой. Второй - позднее, когда оглядишься да попривыкнешь. Его, как острый нож или другое оружие, не следует давать прежде времени.
Дед Семен согласно кивал головой:
- Так говоришь, Прохор. Так! Слушай его, Гоша. Плохому не научит.
Показалось вдруг Гошке, что меньше и старше, нет, старее сделался за эти недели сильный и жилистый дед Семен. Словно помельчал, что ли, надломился и сник.
Глава 8
ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО
Впечатляющими были Прохоровы предупреждения и барская "трубочка", а Гошку тянуло к господскому дому. Там текла покойная, чистая и красивая жизнь, столь отличная от жизни Никольских крестьян, его собственной и в особенности его родичей, обретавшихся теперь в грязной и тесной людской, где вечно громко ссорились и откуда доносились бабий визг и тяжелая мужская брань. В господском доме редко повышали голос, там слышались веселые разговоры, смех. По вечерам, когда мужицкое Никольское засыпало, в окнах загорались огни звучала музыка.
Недели две Гошка обходил барский дом стороной. По всем делам туда ходил дед Семен, иногда прихватывая с собой отставного солдата. Однако Гошка с живейшим любопытством наблюдал за жизнью дома и очень скоро узнал всех его обитателей. Вместе со старым барином было четверо господ Триворовых: сам Александр Львович, его сын Михаил Александрович с женой Натальей Дмитриевной и восьмилетним сыном, которого дед называл Николашкой, а мать, на английский манер, Ники. Под одной с ними крышей и их милостью в доме также жили разорившийся помещик, бывший сосед Триворовых, Владимир Владимирович Неделин, тот самый старичок, что во время первой "трубочки" подвинул Александру Львовичу кресло, и дальняя родственница Триворовых, крупная, пугливая дама, Вера Григорьевна. Кроме того, подле молодой хозяйки почти неотлучно находилась Аннушка, высокая, с угольно-черными, неожиданными для ее светлых волос, глазами, девушка лет шестнадцати.
На вопрос о ней Прохор ответил:
- Воспитанница.
И переглянулся с дедом Семеном. Впрочем, тайна очень скоро открылась Гошке, заставив с сочувствием следить за трудной и изменчивой судьбой девушки. Благодаря Аннушке, Гошка впервые попал в барский дом. Однажды утром, возвращаясь из людской в свое логово - столярку, он залюбовался триворовской воспитанницей, которая несла большое блюдо антоновских яблок, радениями хозяйственной Акулины хранившихся в погребе почти до нового урожая. И что случилось: то ли споткнулась Аннушка, то ли неловко ступила, только выронила блюдо, и драгоценные в весеннюю пору яблоки запрыгали по лужам, раскатились по грязи в разные стороны.
Гошка вихрем ринулся на помощь:
- Позвольте, барышня...
Аннушка с изумлением вскинула на Гошку большущие свои глаза и, увидев незнакомого малого, спросила почти испуганно:
- Ты откуда взялся? Чей?
Собирая холодные, скользкие от грязи яблоки, Гошка скороговоркой объяснил:
- Мы - Яковлевы. Были в Москве на оброке. Да сгорели... Может, слышали?
- То-то я тебя не знаю в лицо. Разумеется, слышала.
Аннушка с интересом, как ему показалось, оглядела Гошку.
- Вы ведь музыкальные мастера?
- Были... - с горечью ответил Гошка. - Сейчас на месячине. Все, кроме меня и деда.
- Тоже слышала.
- Вот возьмите! - Гошка протянул блюдо с яблоками. - Только они грязные. Айдате в столярку, там вымоем.
Аннушка мгновение размышляла, Гошка заметил - даже стрельнула глазами по сторонам, - потом решительно тряхнула головой:
- Хорошо, подожду тебя снаружи.
- Я мигом, барышня!
Гошка обернулся быстро. Ополоснул яблоки в деревянной кадушке, что всегда, наполненная водой, стояла у самой двери в столярке. Вытер чистой тряпицей. Для натуральности, будто только что из Акулининого погреба, присыпал опилками. Когда приблизились к господскому дому, на веранде стояла разгневанная барыня:
- Отчего так долго? Где ты пропадала? Завтрак подан, гость ждет, а тебя все нет и нет!
Гошка увидел, как при виде барыни Аннушка переменилась в лице, и поспешил на помощь:
- Сударыня! Барышня подвернула ногу. Я помог донести...
Барыня, казалось, онемела от изумления, затем молвила холодно:
- Во-первых, я тебе барыня, а не сударыня. Во-вторых, с тобой не разговаривают. И вообще, - это уже Аннушке, - что это все значит? Откуда у тебя такой странный провожатый?
- Он из тех Яковлевых, что были на оброке в Москве.
- У них, что ли, был пожар?
Гошку осенило, и он отчаянно смело вмешался в разговор:
- Да, барыня, нас подожгли...
- Нет, правда? - живо обернулась молодая хозяйка.
- Истинная, барыня! И знаете ли, при каких ужасных и загадочных обстоятельствах...
- Ну, уж? - усомнилась барыня, явно заинтригованная Гошкиными словами.
- Поверите ли, барыня, тому предшествовало таинственное убийство...
- Безумно интересно! - сказала вполне искренне молодая барыня. - Обо всем сегодня расскажешь! Приходи после обеда. Скажи, я велела.
- Слушаюсь, барыня! - низко поклонился Гошка, радуясь, что отвел грозу от Аннушки, и боясь думать о том, чем это обернется для него самого.
- Ну, идем же! - совсем другим, недовольным и капризным тоном обратилась она к Аннушке. - Вечно с тобой происходят истории.
Гошка с ликованием поймал благодарный взгляд Аннушки.
Деду и Прохору, хочешь не хочешь, пришлось сказать о приказе явиться в барский дом после обеда.
- С чего бы? - насторожился Прохор.
Сбивчиво и преуменьшая свою роль, Гошка поведал о происшедшем.