Нестерпимой болью впились в тело веревки, Гошка заскрипел зубами.
- Погодь, это еще цветики... Сейчас ягодки будут...
Со свистом вдохнул воздух Мартын. Гошка сжался. Зажмурился. Понял: не уйти живым. Скверно сделалось. Тоскливо и пусто на душе. Взвилась плеть а удара не было.
- Не могу... Враз убью. С одного удара... Дай охолону малость.
Мартын плюхнулся на обрубок и трясущимися руками принялся сворачивать цигарку. И тут Гошка заплакал. Слезы покатились сами собой. Как ни пытался Гошка удержать их - не мог. Сперва плакал молча, потом, всхлипывая и подвывая, и, наконец, в голос, горько, отчаянно, безнадежно. Обессилев от слез, услышал голос Мартына.
- Ишь, крепок, а разобрало. Морду-то оботри! - И, сообразив, что со связанными руками и ногами этого не сделаешь, добавил: - Погодь, отвяжу...
Гошка голый сел на лавку, всхлипнул еще несколько раз и утерся рубахой.
Мартын сутулился на чурбане, в одной руке цигарка, в другой - плеть.
- За что тебя?
Гошка, осушив слезы рубахой, сбивчиво рассказал.
Выслушав, Мартын присвистнул:
- Так и ответил барину?
Гошка шмыгнул носом:
- В точности так.
- Силен мужик! Понятно, отчего мне пожалован.
Мартын опять покрутил головой - должно быть, такая была привычка.
- Как зовут?
Гошка ответил.
- Егор, стало быть, по-нашему. Ну, коли послан, делать неча. Ложись, Егор.
Гошка покорно, опустошенный и почти безразличный к своей участи, лег на лавку.
Мартын снова накинул веревки и затянул, но много легче, чем первый раз. Гошку не тронула палаческая милость.
- Теперь кричи громче. Ори во всю силу. Чтоб людям было слышно - дело исполняем, не прохлаждаемся.
- Я, когда бьют, кричать не приучен.
- Э, касатик, то дело поправимое...
Свистнула плеть, и заорал благим матом Гошка.
- То-то...
Плеть снова со свистом опустилась. Но теперь не на Гошку, а над самой его головой на скамью.
- Ори, - велел Мартын. - Не то еще помогу.
Гошку уговаривать не пришлось. После очередного удара плетью по скамье завопил дурным голосом:
- Дяденька, не надо...
- Совсем другая песня...
По окончании мнимой экзекуции Мартын провел несколько раз чем-то поперек Гошкиной спины, отчего ее жигануло, точно крапивой.
- Теперича изобрази, будто сильно битый, на ногах не стоишь. Видал, какие от меня выходят?
- Как не видать!
- И ни одной душе ни звука. У меня шкура тоже не казенная.
Дед с отставным солдатом томились возле конюшни. Уложив Гошку на старую солдатскую шинель, понесли в столярку.
- Ишь, как исполосовал, изверг... - накладывая примочки, бормотал Прохор. - Креста на нем нету. - Ты попробуй уснуть, - продолжал Прохор. Легче будет. По себе знаю.
Гошке хотелось побыть одному, неловко было перед дедом и Прохором. К его великому облегчению, оба ушли - дела ждали.
Едва дед с Прохором вышли из столярки, стукнула дверь - на пороге студент. Прошел, опустился на лежанку рядом с Гошкой. Спросил:
- Живой?
- Живой...
- Уже хорошо. А я заглянул к тебе, чтобы передать привет. От кого бы ты думал?
Гошка пожал плечами.
- От Санто Серафино, - студент сделал паузу и с полуулыбкой добавил: - А точнее, от его хозяек.
- Правда?! - Гошка рывком сел на лавку, позабыв про Мартыновы наставления. Сколько раз в Никольском и по дороге к нему вспоминал и нечаянную встречу на Сухаревке, и старенький дом в Арбатском переулке, и, разумеется, Соню. Эх, Соня... В полной уверенности, однако, пребывал, что о нем давным-давно забыли. И вот тебе на! Сидит рядом, опершись руками о колени, в высшей степени симпатичный ему студент и, посмеиваясь, передает привет от Санто Серафино.
- Как они там?
- Да ничего. Просили сообщить о тебе. Я одно письмо отправил. Рассказал о твоей усердной службе при Александре Львовиче.
Гошка потупился.
- А теперь, похоже, придется писать другое.
- А как вы сюда попали?
- Ты же сам оставил адрес.
- Вы из-за меня...
- Ну, не совсем, положим. Триворовы искали репетитора для Николеньки. А я - уроки. Мне, в общем, было безразлично, куда ехать. Постой, - сам себя перебил студент. - Об этом еще наговоримся. Как ты? Очень больно?
- Не... - убедившись, что поблизости никого нет, понизил голос Гошка. - Почти совсем не больно.
- Но о Мартыне рассказывают страшные истории.
Гошка еще раз огляделся:
- Чудно получилось...
И поведал студенту обо всем, что произошло в конюшне.
Студент выслушал Гошку с чрезвычайным вниманием. Как видно, происшедшее его очень заинтересовало.
- Крайне любопытно! - сказал он по окончании Гошкиного повествования. - И симптоматично.
- Что? - не понял Гошка.
Но студент, казалось, не слышал, погруженный в свои мысли.
- Это надо будет иметь в виду, - сказал задумчиво.
Глава 11
БАРЕ - ВОТ БЕДА!
Мартын пришел на другое утро после происшествия трезвый, угрюмый.
- Штоб семь ден наружу не высовывал носа. Понял? Блажь на меня нашла вчерась. А ее, блажь-от, баре могут себе позволить. Мужик - нет. Так что гляди. Подведешь - пеняй на себя.
И вышел, громко стукнув дверью.
Гошка внял всей серьезности предупреждения. Потому ни деду, ни Прохору не открыл тайны.
Он прислушивался к каждому звуку, доносившемуся снаружи, и при каждом подозрительном кидался на лежанку животом вниз. Делал вид, что от боли не может повернуться на спину. Очень и не приходилось притворяться. Один-единственный удар, который получил для острастки и который был, по Мартыновой мерке, шутейным, ой, как давал себя знать! "Что было бы, думал про себя Гошка, - отпусти Мартын полностью назначенное Стабарином наказание?" Мурашки начинали бегать по телу при одной мысли о том, чего он чудом избежал.
Студента, как только тот заглянул, попросил:
- Вы правду про Мартына никому не говорите. Приходил, упреждал и грозил...
- На этот счет можешь не беспокоиться, - заверил студент. - Что другое, молчать я, кажется, научился. А ты, брат, много любопытней, чем показался мне поначалу, когда усердствовал при Триворове. Теперь понимаю, почему на тебя обратили внимание Гударевы.
Гошке приятно было упоминание о московских знакомых, но второй раз за короткое время студент укорял службой у Стабарина.
- Насчет Александра Львовича вы зря, - сказал с обидой, - я ведь крепостной, холоп. Все одно, что скотина или какой-нибудь римский раб. Поглядел бы, что вы бы на моем месте сделали...
И снова студент с интересом посмотрел на Гошу:
- Это, брат, и впрямь коварный вопрос.
На восьмой день Гошкиного заточения в столярку вошел хмурый незнакомый мужик с кнутом в руке. Гошка даже не успел плюхнуться на скамью.
- Айда!
- Куда?
- На кудыкину гору.
Гошка обозлился.
- Больной я!
- В Каменке вылечат. Там дохтор знатный.
В Каменку! Много слышал Гошка про нее. И ничего хорошего. Вроде как Сибирь здешняя, куда отправляют в ссылку иль на каторгу.
Мужик широко и размашисто зашагал впереди. Гошка едва поспевал следом. На заднем дворе подле лошади, запряженной в телегу, стоял Упырь.
- Все понял?
Мужик поклонился.
- В лучшем виде справлю. Не сумлевайся, Трофимыч.
- Поезжай.
Мужик вывел лошадь под уздцы на дорогу. Бочком вспрыгнул на телегу.
- Но, пошла! - дернул вожжи.
Гошка последний раз оглянулся на усадьбу. Золотилась маковка церкви. Сквозь зеленую листву виднелся барский дом. Темнела, наполовину скрытая кустами, конюшня. И в воротах в красной рубахе и добротных сапогах, по-хозяйски крепко, чуть расставив ноги и заложив руки за спину, - Упырь. Пегие голова и борода, красная морда и безжизненные, как у мертвеца, глаза.