Мужички переглянулись, пожали плечами, однако послушались. Чудеса! Ныне среди них вожаком - Мартын - главный барский кат.
Как было сказано, в запустении лежала Каменка. Покинуто, ради Никольского, некогда богатое имение. Нынешним Триворовым не по силенкам оказалась забота о двух поместьях разом, потому заколочен был барский дом, осевший под дождями и ветрами. Поржавела и провалилась местами крыша. Сгнил и обломился флагшток на круглой башенке. В плачевном состоянии находились и флигели - не жила в них более многочисленная дворня. И парк был запущен до предела. Вековые дуплистые дубы и липы тонули в молодой поросли. Но именно в парк направился Мартын. И, к великому удивлению мужиков, привел их к развалинам грота, некогда украшавшего парк и служившего местом развлечения и отдыха владельцев. При виде грота Стабарин приметно забеспокоился, спросил искательно и тревожно:
- Зачем сюда, Мартынушка?
- Сам знаешь, Александр Львович, что тут есть.
- Мартынушка... - взмолился Стабарин, - что хочешь сделаю, волю дам, земли... Только не надо сюда...
- Нет, барин, как раз сюда-то и надо. Откушал ноне одного своего кушанья, отведай и другого...
Заплакал Триворов:
- Ты-то откуда знаешь? До тебя все было...
- Как сказать. Покуда я на конюшне управлялся, Харя живодер - тута. Он мне под пьяную руку однажды здешние хоромы и показал.
Стабарин обмяк на руках мужиков:
- За что такие страдания...
- За дела твои, Александр Львович. За что еще? К слову, не скажешь ли, куды Харя подевался?
Дернулся Стабарин:
- Окстись, Мартын. Сам знаешь - сбежал с девкой этой, Нюркой...
- Ну-ну, Александр Львович, коли сбежал, то и ладно, меньше тебе страха...
Мужикам и Гошке непонятен был этот разговор, должно быть очень тягостный для Стабарина.
- Денег дам, Мартынушка! Сколько запросишь! - вцепился в рукав своего главного палача Триворов, когда вошли под прохладные своды полуразрушенного грота. - Женю, на ком хочешь...
- Ништо, Александр Львович! Сказывают, любишь кататься, люби и саночки возить. А ты на своем веку, ох, покуражился, помудровал над людьми.
Миновали один поворот, другой, третий. То почти ощупью двигались темно, то откуда-то сверху из пролома падал сноп солнечных лучей, и дорога вновь становилась видимой. Мартын шел уверенно: бывал здесь прежде. Возле кучи хлама остановился.
- Подсобите, ребята! - начал раскидывать завал.
Скоро обнаружилась дощатая крышка с железным кольцом, какие обычно делают для подполья. Мартын потянул за кольцо, и крышка нехотя поднялась на ржавых скрипучих петлях. Все увидели каменные ступеньки, ведущие вниз.
- Давай его туда, мужички! - приказал Мартын.
- Не надо! - диким, нечеловеческим голосом закричал Стабарин. Изведу, мерзавцы! С живых шкуру спущу!
- Опомнись, барин! - с сочувствием даже сказал Мартын. - Самому б оттуда выйти живым, а ты грозишься. Может, в последний путь провожаем. Тебе б помолиться о спасении души...
Волокли теперь Александра Львовича Триворова безгласным и обмякшим кулем.
Гошка, да не он один, озирался с изумлением. Выложенный белым известняком сводчатый ход. Мартын высек огонь, запалил свечу, находившуюся тут же, в ведомом ему месте, привел к низкой железной двери. Лязгнул замок, и дверь медленно, со зловещим визгом отворилась. Мартын зажег еще две свечи, стоявшие на грубом массивном столе. Мрак чуть расступился, и обнаружилось довольно-таки просторное помещение, со стенками и потолком, сложенными из того же белого, сейчас потемневшего камня. Гошка, а вместе с ним и другие не сразу поняли назначение и самой этой комнаты, и предметов, находившихся в ней. От потолка свисала веревка, перекинутая вверху через колесо. На стенах и столе - железные клещи крючья, в углу - жаровня со следами угля и золы.
- Чудно! - пробормотал озадаченно один из мужиков. - Кузня, что ли? Иль мастерская какая?
- Пытошный застенок... - Гошку осенила страшная догадка: - Глядите дыба! - Он указал на блок с веревкой. - Здесь людей мучили!
Мартын первым скинул шапку и перекрестился. За ним другие.
- Угадал, парень, - сказал Мартын. - Барский пытошный застенок. Сколько тут человеческого мяса истерзано, пролито крови, сколько смертельных принято мук, одни каменные стены знают. А их не спросишь. Да и спросишь - не ответят. И они... - Мартын снял со стены большие железные щипцы, - тоже могли бы порассказать, как рвали тело: мужское и женское равно. Или эти...
В гробовом молчании слушали мужики Мартына, который рассказывал о назначении каждого предмета.
- Так, православные, - закончил Мартын, - принимали здесь муки и смерть наши деды и прадеды от... - Мартын кивнул на Стабарина, - ихних дедов и прадедов...
Все повернулись, словно по команде, к Александру Львовичу Триворову.
- При мне ничего подобного... Это далекая старина... - ворочался тот затравленно на каменном полу.
- Ну, что же... - каким-то слишком уж спокойным и равнодушным голосом отозвался Мартын. - Старина - так старина, тебе ж легше будет... Айдате-ка туда, мужики... - указал на темный проем и взял одну из свечей.
И снова кричал осипшим голосом и бился в руках своих крепостных Александр Львович Триворов. А перед дверью в новое помещение вцепился в сапоги Мартына и принялся их целовать. С омерзением глядели мужики и Гошка на чудовищное унижение, которому подвергал себя Стабарин. Начинали догадываться, хотя и с трудом тому верили, в чем причина его страха.
Отомкнув замок, Мартын остановился на пороге. Выставил вперед руку со свечой, Гошка сунулся было в каменную камору и отпрянул назад. Два полуистлевших человеческих тела лежали на полу.
- Вот они - Харя Живодер и Нюрка, которой он полюбился наперекор бариновой воле. Ее замучил, а Харю, похоже, из того самого револьвера, что в меня палил, прикончил. А сказал, сбегли...
Выл, кричал, сыпал проклятьями и сулил все земные блага Стабарин, когда Мартын захлопнул дверь каменной каморы, колотил кулаками о гулкое железо. Однако по мере того, как удалялись от Стабариновой двери, все глуше становились стук и крики. Вышли на поверхность - ни звука из-под земли. Как ни прислушивался Гошка, не мог ничего расслышать.
- Так и с нашим братом было... - хмуро заметил Мартын. - Ровно заживо в могилу.
Велик был у мужиков соблазн оставить Стабарина на веки вечные в подземелье. Отсоветовал Мартын:
- Из-за старого козла на каторгу, а то и в петлю - жирно будет. Достанет с него нынешнего.
Порешили: барина утром выпустить, Мартыну с тремя мужиками, более других замешанными в деле, из Никольского скрыться. Остальным на него, Мартына, валить всю вину - по принуждению, мол, действовали. И не одни. На что Упыри верные псы, а кнуту покорились.
- Тебя куда? - оборотился Мартын к Гошке. - Может, со мной - бар кистенем крестить?
Гошка заколебался. Понимал, и ему надо уходить. И все-таки чувствовал: разные у них с Мартыном дороги.
- Не, я сам.
- Ну, гляди. А за конюшню, похоже, сочлись.
Простились коротко. И - каждый своим путем. Гошка - в Никольское. Там родители, дед Семен, Прохор. Прямой дорогой идти побоялся. Сделал крюк. И правильно. Увидел, как в сторону Каменки прокатил становой, а за ним, верхами, двое полицейских. "Уже донесли", - понял. Пробравшись на зады Никольского парка, решил дождаться темноты и под ее покровом красться в столярку.
На глухой тропинке послышались голоса. Сразу узнал: студент и Аннушка.
- Надо решать, Анна Александровна... - с мягкой настойчивостью убеждал студент. - Вы же сами справедливо говорили: сколько можно терпеть, ждать, мучиться?
Под Гошкой хрустнула ветка.
- Кто там?! - резко спросил студент.
- Я! - Гошка выскочил из своего укрытия.
- Что ты тут делаешь? - И в сторону Аннушки: - Не бойтесь, Анна Александровна, тут свои.