Вечером зашел Викентий. Они с Николаем Ивановичем долго о чем-то беседовали в задней комнате. И по тому, как на него посмотрел, уходя, студент, Гошка догадался, что и о нем шла речь. И должно быть, говорили хорошее, потому что Викентий глянул на него весело и ободряюще.
В субботу ездили на рыбалку, где Николай Иванович на пустынном, заросшем густым кустарником берегу учил Гошку стрелять из револьвера. Дело это оказалось куда более мудреным, чем Гошке всегда представлялось. Он мазал по цели, в которую, казалось, просто нельзя было не попасть. Но мушка плясала в прорези прицела, при каждом выстреле револьвер откидывало в руке - словом, позор, да и только.
- Гляди!
В руках Николая Ивановича сверкнул тяжелый длинноствольный револьвер.
- Знаешь, что это такое?
Вот где впору было поклониться мастеру Михайле!
- "Смит и Вессон" тридцать восьмого калибра! - выпалил единым духом Гошка.
Николай Иванович переглянулся с Викентием. Студент одобрительно улыбнулся:
- А ты как думал!
- Придется и нам показывать, на что мы способны, - сказал Николай Иванович.
Он прикрепил к стволу старой ракиты неведомо откуда взявшуюся у него в руке карту - пикового туза - и, отсчитав от него тридцать шагов, прицелился. Грохнул выстрел - в левом верхнем углу появилось черное пятно. "Попал, а все же не посередке!" - обрадовался Гошка, обескураженный собственной неудачей. Второй - черная дыра обозначилась в правом верхнем углу. "Опять не по центру!" Но когда третья пуля вошла в правый нижний, а четвертая в левый нижний углы, Гошка понял: именно по углам целил Николай Иванович и точнехонько по ним бил. Последние два выстрела, казалось, не оставили на карте никаких следов. Она только вздрагивала. Однако, когда посланный за картой Гошка взял ее в руки, то почти со священным трепетом увидел, что обе последние пули пробили самое черное сердце карты, легли одна в одну.
Викентий хмыкнул:
- Вот это работа!
Потом стрелял он сам из своего, незнакомого Гошке, револьвера. Стрелял прилично, но далеко ему было до Николая Ивановича. А тот спокойно и дружелюбно похвалил:
- Неплохо.
Студент опять хмыкнул:
- Утолю твои печали!
- Вовсе нет. Просто надо больше упражняться. Стрелять каждый день.
- Каждый день? - не поверил Гошка.
- Если хочешь овладеть оружием, непременно каждый день.
- Но для этого надо иметь возможности, - сказал Викентий.
- Возможности надо искать и находить самому, - спокойно и, по обыкновению, дружелюбно, хотя Викентий явно, что называется, задирался, ответил Николай Иванович. - Каждый человек - творец самого себя и своей судьбы.
- Обстоятельства бывают сильнее человека, - возразил Викентий.
- Я бы сказал так: многие люди - даже большинство - оказываются слабее обстоятельств.
- Но... - начал было Викентий, уже горячась.
Николай Иванович перебил его:
- Извини. Мы здесь изрядно пошумели. Надо уходить.
Много позже Гошка спросил Николая Ивановича:
- Как вы решились сказать мне, что вы революционер и прочее?..
Николай Иванович внимательно посмотрел на Гошку и, чуть помедлив, ответил:
- Я считаю бесчестным использовать людей, не посвященных в наши цели. Наше дело требует большого мужества, но, кроме того, ясного сознания, во имя чего идет борьба. Словом, нам нужны не пешки, а сознательные борцы.
- А... - Гошка запнулся, понимая, что собирается задать вопрос, на который едва ли получит ответ, - вас много?
- Все зависит от точки зрения. Нам кажется - мало, и мы стремимся умножить наши ряды. Правительство, напротив, полагает число нас явно избыточным и всячески старается сократить, достигая тут, впрочем, часто прямо противоположного результата.
Уловив Гошкин недоуменный взгляд, пояснил:
- Тупость и жестокость царского самодержавия порождает все больше его противников, а следовательно, наших друзей и союзников. Несокрушимым жандармским бастионом высилась николаевская Россия в Европе. А грянула Крымская война, и все увидели: король-то голый. Несмотря на беспримерную храбрость русского солдата, армия не сумела противостоять серьезному внешнему противнику. Выяснилось, что вооружена она из рук вон плохо, устаревшим оружием. Военные поставщики оказались наглыми казнокрадами. Вся государственная система, основанная на подневольном труде, явила образец полного банкротства. Теперь уже многие понимают: так дальше продолжаться не может. Думаешь, царь жаждет дать волю крепостным? Как бы не так! Александра Второго толкает на освобождение крестьян сама жизнь, его подданные, включая нас с тобой.
- Как это?
- Кабы вы одни в Каменке учинили бунт против помещика. По всей стране идут волнения, с которыми власти не в силах справиться. Приведут в повиновение с помощью войск крепостных одного имения, глядь взбунтовались мужики в двух других. Ну, а мы, я имею в виду себя и моих товарищей... - Николай Иванович посмотрел на часы и обнял за плечи Гошку: - Кстати, отправляйся-ка сейчас в дом купца Лаптева, что рядом с госпиталем. Спросишь там его благородие поручика Гагина и передашь ему, что Николай Иванович посылает любопытный трактат по фортификации. Ежели нужен, пусть оставит - цена полтинник, а нет - вернет. Скажешь, за ответом зайду, мол, ровно через неделю. Отдашь в собственные руки. Ибо пирожок, как говорится, с начинкой.
Николай Иванович открыл растрепанную книгу и извлек несколько тонких, сложенных вдвое листков.
"Колокол" - значилось в заголовке. "Прибавочные листы к "Полярной Звезде". Лист 75. 1 июля 1860". Ниже крупным шрифтом с жирным восклицательным знаком: "Розги долой!" И в тексте о телесных наказаниях: их "...надобно запретить управляющим, старостам, дворецким и запретить так, чтоб крестьяне знали, чтоб дворовые знали!".
- Хорошо бы! - горячо воскликнул Гошка. - А то ведь как зверствуют!
А Николай Иванович, словно фокусник, выхватил из пухлой "фортификации" еще один сюрприз: тоненькую, сильно зачитанную брошюрку в зеленой обложке. "Голоса из России. Книжка V. Об освобождении крестьян в России", - прочитал Гошка.
- Здорово! Откуда они у вас?
- В Лондоне в эмиграции живут два замечательных русских человека: Герцен и Огарев. Они основали Вольную русскую типографию и издают то, что невозможно по цензурным условиям напечатать на родине.
- И присылают вам?
- Ну, положим, не прямо мне. Но, в конечном счете, как видишь...
- А вы уже дальше?
- Угадал. Кстати, мы распространяем не только лондонские издания, но и свои, русские.
- И я вам буду помогать?
- Если захочешь и не побоишься. Учти, это дело опасное. И ответственное. Попадешься - поставишь под удар, а то и погубишь других.
- Я храбрый! - выпятил Гошка грудь и тут же застыдился своего хвастовства. - Правда, не трус...
- Верю, мой милый. Ты это доказал в Каменке. Но помни, у настоящего революционера должны быть две непременные спутницы: смелость и осторожность, обе одинаково важные. Потеряй он любую из них - бесполезный и даже опасный человек для товарищей и единомышленников.
Так Гошка Яковлев, он же Кирилл Розанов, он же Букинист, он же... впрочем, имен у него набралось со временем много, - оказался среди людей, которые о других думают больше, чем о себе, и собственные жизни не просто посвящают, а в самом прямом смысле отдают делу, которое им самим не сулит никакой выгоды, а, напротив, лишь труд, страдание, часто - смерть.
Гошка справлялся со своими новыми обязанностями легко, будто играючи. Помогали веселый, общительный характер и Сухаревская выучка. Придумали удобную, не вызывающую подозрения ширму. Ходит смышленый и бойкий мальчик из книжной лавки по дворам и домам, покупает бумажное старье, дешевые потрепанные книжки продает. Дело понятное, коммерческое, хоть и мелкое, но тут уж, как говорится, каждому свое: по Афоньке шапка. За день домов пятнадцать, а то и более обойдет. И в один-другой доставит пирожки с нелегальной начинкой, остальное - для отвода глаз. И как было сказано, не только лондонскими изданиями занимался Николай Иванович. Много недозволенных стихов ходило по рукам, иногда отпечатанных типографским способом, чаще литографированных. Их тоже мог получать свой, надежный человек в скромной лавочке Николая Ивановича или через Гошку. Плохо ли конспект лекций по древнерусской литературе, а в середке стихотворение Плещеева или, того чище, революционная прокламация.