- Ну, помещик...
- А еще?
- Чиновник, кажись...
- Так. А третьим кто?
- Становой пристав, сам, поди, видел. Чего спрашиваешь?
- Я-то видел и уразумел. А ты, похоже, зря смотрел. Ты как рассчитываешь, помещик чиновника и станового за здорово живешь винцом да осетринкой-ветчинкой потчует? Как бы не так! За волюшку твою с твоей землицей. Чтоб молчали они и доподлинной царской грамоты не объявляли. Вот за что!
Тут - и этого никто не заметил, все внимали солдату - легонько скрипнула дверь, и старик, хозяйкин свекор, скрылся за ней.
И через минуту с грохотом распахнулась дверь, и на пороге выросла тучная фигура станового, из-за которой выглядывала козлиная борода хозяйкиного свекра.
- Эй, ты! - рявкнул становой. - Зачем смущаешь народ? Бит мало? Добавлю!
- Бит порядочно, твое благородие, - насмешливо ответил солдат. Много более того, что заслужил. А добавлять, спору нет, вы все мастера. И к слушателям: - Я о чем толковал, православные. Рта не успел закрыть, молвивши против господ-помещиков, а ихний верный пес тут как тут, кулаками грозится.
Гошка думал, толстого станового на месте хватит удар, до того побагровел и затрясся от гнева.
- Как смеешь, хам?! Мужики, взять его!
Однако ни один человек не шевельнулся в избе.
- Кому велено?! - Становой обвел грозным взглядом постояльцев.
И опять никто не двинулся исполнять приказание. Отводили мужики глаза от свирепых приставовых очей и, похоже, ухмылялись в бороды. А солдат и вовсе смеялся:
- Руки, похоже, стали коротки? Не исполняют твоего приказа.
- Бунтовать?! - взревел пристав. - Хозяин! Хозяйка! Запереть мерзавцев!
Стукнула дверь. Должно быть, побежал за подмогой.
Мужики разом задвигались, зашумели. Рябой на сей раз без ехидства подал голос:
- Тебе, солдатик, похоже, надобно тикать, покуда цел.
- Угадал, брат. И точно, запахло жареным. Ну, да не впервой.
- Оно похоже...
Дверь оказалась еще отпертой, и солдат, вскинув за плечо котомку, беспрепятственно покинул избу.
- Не поминайте лихом! И волю не за морями-горами шукайте, а тут, по своим деревням. Так-то оно поближе будет да и вернее...
Становой, раздобыв двух нижних полицейских чинов, вскорости объявился. Однако что толку? Солдат исчез, а с мужиков много ли возьмешь? Бранясь черными словами и грозя карами земными и небесными, вынужден был, несолоно хлебавши, удалиться.
Повеселели мужики, оживленно загомонили, малая, а победа над царским стражем!
- Похоже, и впрямь рук не хватает у властей на нашего брата, а, мужики?
- Где управиться сердешным. В Казанской губернии, Спасском и Лаишевском уездах, где в прошлом годе крестьян постреляли, опять народ волнуется. Сказывают, снова солдат прислали числом до четырех сотен...
- У нас, на Орловщине, - тож. В уездах Болховском, Малоархангельском, Мценском, Севском и иных мужики на барщину не идут...
Как говорится, земля полнится слухами. Называли на единую ночь сошедшиеся гости постоялого двора одну за другой губернии, где, по достоверным сведениям, бывшие крепостные, а ныне временнообязанные крестьяне отказывались подписывать уставные грамоты, которые регулировали бы окончательно их отношения с помещиками, - ждали "слушного часа", когда будто бы выйдет им чистая воля. Были среди губерний, помимо Казанской и Орловской, и Симбирская, и Саратовская, и Самарская, и Воронежская, и Курская, и Пензенская. Волновались крестьяне на Украине, в Белоруссии, в Литве. Сопротивлялись как могли тому, что в герценовском "Колоколе" было названо новым крепостным правом. Сотнями и тысячами выходили из повиновения. И свистели розги, гремели ружейные залпы, звенели кандалами по пути в Сибирь зачинщики.
Слушая возбужденные мужицкие речи и рассказы о повсеместном, почитай, сопротивлении властям, Николай Иванович негромко заметил Гошке:
- Генералы и флигель-адъютанты по усмирении крестьян в том или ином имении, насколько я слышал, любят доносить царю: "Спокойствие восстановлено". Ошибаются господа! Не восстановлено спокойствие в Российской империи!
Рябой мужик, похоже, давно присматривался к двум офеням, не вступавшим в общий разговор, громко обратился к Николаю Ивановичу:
- А ты, мил человек, пошто в молчанки играешь? Иль тут твое дело сторона? Много ходишь, верно, чего и слышал, а?
- Коли уши есть, как не слышать? - откликнулся Николай Иванович.
- Вот ты, видать, грамотный. Торгуешь книжками. Как про нынешнюю волю понимаешь? И об том, про что мужики толковали?
- Так понимать надо, как есть.
- Именно?
- А что иной воли, кроме даденной и объявленной, от царя нету и не будет.
Враждебностью повеяло от сидевших и лежавших в избе мужиков на Гошку. Хоть какой просвет обещали, каждый свой, а этот - ишь грамотей! - обухом по голове. Не понравилось.
А Николай Иванович невозмутимо, не повышая голос, продолжал:
- Прав был солдат насчет Игнатова города. Мечта это, как Дарья-река, Ореховая земля или другие вольные края, в которые иные верят. А вот насчет воли, будто бы ранее дарованной императором нынешним Александром, - ложь.
- Брехня, что ли?
- Коли хочешь, называй так.
- А не врешь?
Николай Иванович пожал плечами, со всегдашней своей неторопливой манерой полез в лубяной короб и достал из него тонюсенькую книжечку.
- Чего это?
- "Манифест".
- Так ить, поди, подложный, барский?
Николай Иванович оглядел притихших и настороженных крестьян и вздохнул с сочувствием и горечью:
- Да нет, мужики. Подписанный самим царем. Его "Манифест".
И должно быть, те искренние скорбь и боль, которые прозвучали не столько в словах, сколько в голосе Николая Ивановича, дошли до мужиков и заставили их если не поверить, то с тревогой прислушаться к незнакомому человеку.
- Читать умеешь?
- Малость, - застеснялся рябой. - Дьячок учил.
- Читай. Здесь вот, в конце.
Растягивая слова, рябой принялся за трудную для него работу:
- "Д-а-н в Сан-кт Петер-бур-ге, в девятнадцатый день февраля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят первое, царствование же нашего в седьмое. На подлинном собственною его императорского величества рукою подписано: "Александр"..."
- Стало быть, без фальши?
Николай Иванович опять пожал плечами: мол, какой мне смысл обманывать?
- А что же в нем?
- Да все то же. - Николай Иванович указал на место, отчеркнутое красным карандашом. - Тут главное.
- "Помещики, - начал рябой мужик, - сохраняя право собственности на все, принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам, за установленные повинности..."
- Стой! - оборвал его сосед. - Энту песню мы знаем. Слыхивали много раз. Оскомину набили. И другого не ждать?
Верили в этот миг мужики, видать, бывалому коробейнику. Затаив дыхание, ожидали его ответа, глядели на него, словно на пророка или провидца.
- Нет, мужики, я уже сказал: ничего иного от царя не дождетесь.
- Но землица-то наша! - чуть не со слезами, сжав кулаки, воскликнул сосед рябого. - Она нашего крестьянского поту более, нежели небесного дождичка, впитала! Делать-то что, научи!
- Коли тебе твое добро по-хорошему не отдают, как следует поступить?
- Отнять! - за соседа жестко выговорил рябой мужик. - Так, что ли!
- Я лично, - Николай Иванович обвел взглядом притихших мужиков, другого пути не вижу.
Он достал прокламацию из "Колокола" и негромко, но внятно прочитал:
- "Что нужно народу?" "Очень просто, народу нужна земля да воля".
- Верно! От истинная правда!
- "...Без земли народу жить нельзя, - продолжал читать Николай Иванович, - да без земли нельзя его и оставить, потому что она его собственная, кровная. Земля никому другому не принадлежит, как народу. Кто занял землю, которую зовут Россией? Кто ее возделал, кто ее спокон веков отвоевывал да отстаивал против всяких врагов? Народ, никто другой, как народ..."