- Разум ребенка, тело нимфы, – тихо, задумчиво шепнул Бойс. И вдруг хлопнул Милле по плечу, обретая свою обычную веселость, – Пойдем домой, мой восторженный менестрель. Мой очарованный Гамлет. Бал закончен, пора бы и совесть знать. Где Норри, пьяная бестия, куда он дел коней?! Эй, Норри!! Э-ге-гей! Где ты?!
- Вы уезжаете? – ахнула кудрявая крестьянка, которая все это время крутилась поблизости, – Но как же?... Вы говорили мне…
- Уезжаю, детка, – безжалостно рассмеялся Бойс, запрыгивая на коня, которого ему подвел грум, материализовавшийся из дыма костров. – Я говорил, и я не лгал! Прости мне мою спешку! Помни меня, Джун!
- Я Джил! – кричала отчаянно девушка. Но Бойс и Милле, пустив коней в галоп, ее не слышали.
2.
Стукнула дверь. Милле, одетый в костюм для верховой езды, прошел к окну, раздернул плотные шторы и распахнул оконные створки. В комнату хлынул утренний ветер, взметнул ткань полога, сдул со стола иссеченные чернилами листы, лизнул спину лежавшего поперек кровати человека. Милле прислонился к подоконнику. Бойс застонал, поднял с простыней взъерошенную голову и уперся в друга мутным взглядом.
- Почему ты решил заморозить меня, Джон? – сонно просипел он и снова упал на подушку, – Что тебя беспокоит с утра?
Милле скрестил на груди руки.
- Молчишь, – зевнул Бойс, – я должен догадаться сам. Хорошо, попробую.
Молодой человек сел, подгребая под себя одеяло, прислонился к кроватной спинке.
- Итак, – он потер глаза кулаками, проморгался и снова зевнул, едва не своротив себе челюсть. – Начнем. Я поступил вчера легкомысленно. Не нужно было брать тебя на праздник. Теперь ты не можешь спать.
Милле фыркнул и заворчал с порицанием.
- Угадал, – Бойс потянулся, хрустя суставами. – Ну, прости меня. Я хотел, как лучше. В следующий раз трижды подумаю прежде, чем звать тебя с собой. Позволь мне угадывать дальше. Тебе в душу запала Катриона Монро. Дурочка Кэт. Прекрасная, как заря, наивная, словно зайчонок на лугу, играющий солнышком. Наметанный взгляд художника узрел уникальную фактуру. Пальцы аж сами тянутся к кистям. Хочешь рисовать ее, Милле?
Джон отлепился от подоконника и уселся на стул, с грохотом придвинув его к кровати.
- Ты не будешь отрицать, что она создана для полотна, Бойс! Кощунственно пройти мимо такой модели, кощунственно не запечатлеть ее в зените нежной прелести, не вписать в подобающий антураж!
- Ничего я не собираюсь отрицать! Прикрой окно, восхищенный идиот, иначе я опять подхвачу какую-нибудь холеру. Если тебе взбрело в голову писать девушку – дерзай! Скажи только, как ты ее видишь? Кем?
Загрохотали закрываемые створки.
- Офелия, Бойс. Ты знаешь, я давно грежу ей… Я помыслить не смел, что отыщу в Тэнес Дочарн столько сокровищ. Сперва ваш пруд, над которым склонились ивы, именно тот, что описал Шекспир. Один в один. Затем она. Светловолосая нимфа, плетущая гирлянды из лютиков, незабудок, и ромашек. Словно наяву я вижу, как она погружается на дно пруда, куда упала, сорвавшись с ветки. Поет, прощаясь с жизнью и любовью. Косы каскадом распустились по воде, в них запутались цветы…
- Погружается на дно? – Бойс прервал тираду Милле. Безнадежно вздохнул, откинул одеяло, одним прыжком встал на ноги. Прошел к округлому сосуду из фарфора, водруженному на туалетный столик французской работы. Долго умывался, поливая голову и шею водой из кувшинчика, энергично растирал грудь и лицо полотенцем. Вернувшись назад к кровати с ворохом одежды, добытой из гардероба, и начав одеваться, выглядел свежим, бодрым, здоровым до зависти.
- Тонет в пруду с песней на устах, сжимая цветы в объятиях, – он застегнул на груди хлопчатобумажную рубашку, – погружается и поет. Сама себя отпевает. Вся в цветах и волосах.
- Не смей издеваться, – прогудел Милле.
- Я не издеваюсь, – Бойс затянул завязки бархатных бриджей, заправил их в высокие сапоги, – Я тебе сочувствую, Джон. Такое впечатление, что ты не видел Катрионы. Пока мы говорили с ней, она от силы секунду постояла на месте. Она плясала, пела, куда-то мчалась, болтала без умолку, делала все, кроме одного – находилась в статичном состоянии. А ты хочешь погрузить ее в пруд. Заставить тонуть. Я слабо себе это представляю. Наш садовый затон глубок, имей это в виду. В нем уместится дюжина утонувших Офелий….
- Не в пруд, – замялся Милле, – Я думал о ванне. Нарисовать натурщицу, лежащую в ванне, потом выписать вокруг нее природу….
- Один черт, – оборвал его Бойс, повязывая вместо галстука шелковый платок, – С ванной идея стоящая. Но подбей на эту авантюру лучше кудрявую Джун. Катриону тебе придется запечатлевать в момент полета над полем. Ты готов гоняться за ней с мольбертом по лесам и лугам?
- Джун не похожа на Офелию, – расстроено буркнул Милле. – И я не хочу отказываться от мысли нарисовать Катриону.
- Не отказывайся, – Бойс накинул и застегнул на все пуговицы серый жакет в мелкую клетку, подчеркнувший его стройный стан, тщательно причесал темные кудри, взял пару перчаток, – Но не в ипостаси Офелии. Пусть это будет волшебница Цирцея в окружении воющего, хрюкающего и блеющего стада. Ундина, входящая в пенный поток. Владычица озера, подносящая меч королю Артуру. Идем завтракать.
- Ты поверхностен, Бойс. – Милле поднялся и направился вслед за другом, с посвистыванием выходящим из комнаты в коридор, – перебираешь сюжеты для картин, как игральные карты. Мне трудно отказаться от мысли об Офелии. Она вдохновляет меня, я в нее влюблен.
- Придется выбирать, дружище. Офелия или Катриона. Как определишься с выбором, скажи – нанесем деловой визит благочестивой Анне Монро с просьбой позволить тебе рисовать ее дочь.
Сквозь пелену полуденного марева они смотрели на домик из дикого камня, окруженный подкосившимся низким заборчиком. Солнечные зайчики скакали по фасаду и крытой камышом крыше, придавая домику приветливый, гостеприимный вид, пусть даже он отгородился от деревни, и, соответственно, от возможных гостей, частым леском. В сарае за домом мычала корова, кряхтели овцы, кудахтали куры. На пригорке виднелись аккуратно возделанные грядки с зеленью.
- Понятия не имею, что сказать Анне Монро, – тихо заметил Милле, держа свою кобылу в сени можжевеловых зарослей, чтобы хозяева дома не увидели его из окна. – Вчера эта женщина не была в восторге от знакомства с нами.
- Поехали домой, раз так, – пожал плечами Бойс. Он не утруждал себя тем, чтобы прятаться, его конь рыл копытом землю на самом виду. – Но я не думаю, что она погонит нас прочь поганой метлой. Вчера была ночь, пьяное гулянье, костры по самый горизонт, словом, богохульственная атмосфера, не сулящая ничего доброго. Ожидаемо, она не обрадовалась, увидел свою слабоумную малышку в компании двух мужчин. Сегодня все иначе. День, в воздухе витает радушие, мы имеем при себе лишь благие намерения – создать шедевр художественного искусства. Материально помочь семье натурщицы, оплатив ее услуги. Едем, старина, смелее.
Он тронул поводья.
- Анна Монро – отшельница, – Милле не мог набраться уверенности, – Что ей до живописи? До наших благих намерений? Мы натолкнемся на непонимание, возможно, враждебность.
- Не такая уж и отшельница эта Анна, – возразил Бойс, – Мама говорит, она – общительная женщина. Торговка молоком, сыром и зеленью. Немного знахарка, умеет лечить кашель и простуду у детей, иногда принимает у крестьянок роды. Не живет в деревне только потому, что дочери ее лучше на отшибе. Катриона всегда сторонилась людей. Но сейчас она меняется. Едем! Или я сочту тебя трусом.
Бойс поехал по ковру из ползучего тимьяна, устилавшего поляну. Милле двинулся следом. На затененное крыльцо дома вышла высокая фигура в светлом платье.
- Добрый день, госпожа Анна! – громко поздоровался Бойс. Спрыгнул на землю у калитки, накинул поводья на столбик забора. – Чудесная погода, не находите?