Шагов через сотню лес как обрезало, и открылась просторная шалга[66], поросшая молодым кустарником. Повсюду торчали пни: немало пришлось потрудиться людям, чтобы вырубить поляну саженей сто в поперечнике. Но не это удивило Бориску. Посреди шалги темнела пятистенная изба за высоким тыном, и к ней вела теряющаяся в траве тропинка. По этой тропинке женка прошла к калитке в тесовых воротах, не снимая с плеча коромысла, толкнула ее. Навстречу выскочили две похожие на волков собаки, замотали хвостами, запрыгали. Женка вошла во двор. Захлопнулась калитка, звякнул засов.
Возвращаясь к срубу, Бориска ломал голову над тем, почему в лесу такой двор стоит, кто живет в нем, зачем вдали от людей и отчего мастер не сказал ему правды… Ничего не мог надумать и решил попытать о том Денисова.
Всю неделю трудились без роздыху. Ладили на колоды поддон, заготавливали обшивку для дощаника. Дементий все делал на глазок, а получалось ловко, в самый раз. Понемногу Бориска начал понимать мастера без слов. Поведет Дементий рукой, большим пальцем шевельнет — Бориска уж знает: колоду надо привздынуть[67]. Рубанет в воздухе ладонью мастер сверху вниз и в сторону — ясно: требуется обрезать доску. Когда Бориска ошибался, Дементий недовольно хрюкал, как боров. К концу недели хрюканья стало меньше.
Наконец в субботу ввечеру Денисов всадил потес в широкую плаху, уселся на бревно и развязал привезенный из дому мешок. На свет появились аршинный кусок холстины, каравай хлеба, рыба вяленая, вареная говядина, лук, полпирога с грибами и пузатая баклага[68] с пивом. Кивнул мастер Бориске: ужинать, мол, будем. Достав из мешка ендову[69], обтер ее о рубаху, налил до краев, повернулся лицом к востоку.
— Очи всех на тя, господи, уповают, и ты даешь им пищу во благовремении… Хм! Втори молитву, тетка твоя мать… Открывашь щедру руку твою, насыщашь все живущее по благоволению. Аминь! — Он опустился на бревно, опорожнил ендову, не переводя духа, крякнул: — Ешь, парень. Питья не даю, поскольку зелен еще. Вон речной водицей запивай.
Бориска потянулся к пирогу, а мастер еще дважды опорожнил ендову, прежде чем приступить к еде.
— Не тяжек труд наш? — спросил Денисов, уписывая за обе щеки брашно: после пива его потянуло на разговор.
— У батяни також робил. Обыкнул. Одно нехорошо скучно тут.
Мастер искоса глянул на парня.
— А ты мыслил деньги гуляючи получать.
— Не к тому я. Людей кроме тебя не вижу, оттого и скучно. Не с кем словом обмолвиться.
Дементий снова взялся за баклагу.
— На что тебе люди? От людей-то суета одна. И грязь от них всяка, и склоки, и распри, и воровство.
— А любовь?
— Хм! Любовь… Блудня суть. Гибнут люди из-за этой самой любви, словно мухи.
Бориска усмехнулся.
— Что ты в пустынники не подался, схоронился б от людей-то.
Мастер вздохнул, сдвинул брови.
— Куды мне схима[70]. Моя рожа любого архангела до смерти напужат. С богом я не в ладах живу. Было четверо детёв, да ни один до году не дожил. Я ли господа не молил, а не помог всевышний. Люди бессильны оказались тож. Ну и послал я всех к…
— С богом не в ладах, а молитву творишь, — заметил Бориска. — И не тошно тебе этак-то?
Денисов уставился на парня злобными глазками.
— А ты пошто меня выпытываешь? Ты кто таков?.. Ты ништо! Смекаешь? Возьму вот плюну на тебя и каблуком разотру.
Бориска не испугался.
— Плюнуть-то и я могу. Шапку в охапку — и прощевай, Денисов.
Мастер молча плеснул в ендову пива, осушил до дна, провел мозолистой ладонью по бородище.
— Куды денешься? — уже миролюбиво сказал он. — Ты же утеклец. Поди-ко, ищут царски да патриарши слуги тебя по приметам.
— Нечего меня искать, — насупился Бориска, — никому я не нужен.
— А каку же службу до меня справлял?
— Про себя небось не сказываешь, так и меня пытать неча.
— Ишь ты… — злые огоньки в глазах мастера потухли, — колючий. Ладно, знать про тебя не хочу. Работай незнамым. Ешь-ко давай, ешь…
С едой расправились скоро. Темнело.
— Слышь, мастер, — решился в конце концов Бориска, — что за люди живут недалече отсель? В лесу шалга, а посреди нее двор.
Денисов сердито засопел, подвигал бровями.
— Высмотрел уже, тетка твоя мать… Ты вот что… Туда не ходи, недобро там.
Над лесом медленно догорал закат. Далеко в чаще раздался крик ворона, вещей птицы.