Приятели молчали. Провка Силантьев хмурил брови, грыз былиночку. Запал у него пропал, и больше всего хотелось ему сейчас пожрать. Фомка задумчиво плевал в воду, а Егорка мучился в мокрых сапогах — снимать боялся: увидят царскую пуговицу, привяжутся, откуда да зачем.
Народ на берегу волновался, но уже по одному и группками люди стали уходить от дворца.
Фомка кончил плевать, потянулся и, словно собираясь улететь, взмахнул длинными руками.
— Эх, товарыщи, докричались мы дальше некуда. Смекаю, и в самом деле по домам надо. Ничего путного не добились, поозоровали только…
— Как же так, — встрепенулся Егорка, — почто уходить? Нет, братцы, не тоже этак-то. Пущай хотя бы жалованье серебром дадут.
Лунка насмешливо глянул на него.
— Это кто же такой жалованье тебе даст, уж не царь ли?
Рябоватое Егоркино лицо порозовело.
— Эх ты, красна девица! — Лунка вскочил, притопнул каблуками. — Так он и вывалил тебе свою казну. Вот это видел? — показал Егорке кукиш. — Того и гляди стрельцов сюда пригонят, а уж они-то с нашим братом солдатом шутковать не станут.
— Стрельцы? — недоверчиво спросил Фомка. — Так ведь и они — мужики.
— Мужики, да не нам ровня. Какие такие у тебя есть животы[146]? Порты, да рубаха, да крест нательный. А у стрельца — хозяйство. За него он любому голову отвернет. Тронет боярин стрельца, он и на боярина с бердышем полезет. Одарит его боярин рублем, он за этот рубль кого хошь удавит.
— За рубль-то, пожалуй, и я подерусь, — сказал Фомка.
— Рубль рублю рознь. Мне он нужен, чтобы с голоду не подохнуть.
— У нас на Севере стрельцы худо живут, — проговорил Провка, перебиваются.
Напомнил Провка про родную сторонку, и замолчали солдаты, думая каждый о своем горе, оставленном далеко за сотни верст от Коломенского…
Егорка вдруг стукнул себя по лбу.
— Задумка есть. Надо стрельцов, что в Москве остались, подговорить сообща стоять. Обсказать им, так, мол, и так, мы супротив вас, стрельцы московские, ничего худого не держим, только помогите с боярами управиться или уж совсем ни во что не встревайте…
— То верно, — медленно проговорил Провка, — им бояре тож опостылели. Потолковать стоит со стрельцами.
— А иноземцев забыли, — сказал Фомка, — Патрик Гордон[147] недавно тут вертелся, ускакал, видать, за своими немцами.
— Соединимся со стрельцами — с иноземцами управимся, — убежденно произнес Егорка.
Лунка, слушая их, крутил головой, наконец плюнул с досады.
— Эк вас разобрало! Ничего у вас не выйдет. Ну, да как хотите.
И пошли Егорка Поздняков с Провкой Силантьевым к Москве, не оглядываясь. А стоило бы оглянуться, еще раз посмотреть на своих однополчан, ибо со многими из них не суждено было им встретиться на этом свете.
Чтобы сократить путь, двинулись они буераками да оврагами и не видели, как пропылила к Коломенскому телега с захваченным восставшими сыном Василия Шорина, как бросились за ней следом возвращающиеся в Москву люди, как снова подступил народ к дворцовым стенам, вновь требуя выдачи ненавистных бояр. Не видели этого Егорка с Провкой. А очень скоро, когда продрались они сквозь кустарник, в грудь им уперлись острия стрелецких бердышей.
Егорка отшатнулся, но его ухватили за руки. На Провке тоже висели двое в белых полтевских кафтанах.
— Что вы, робята! — взмолился Провка. — За татей пас посчитали? Заплутали мы, отпустите Христа ради.
Стрельцов было десятеро, и не могли знать Егорка с Провкой, что нарвались они на головной дозор, который шел впереди спешащего на помощь царю большого стрелецкого отряда из Москвы.
— Да это солдаты, — сказал один из стрельцов, сухой плечистый старик с длинной редкой бородой, — я знаю, они в Кожевниках стоят. Пущай себе идут.
— Ишь ты, солдаты, — скороговоркой заговорил другой, низкорослый, губастый, — отколь видно, на лбу, что ль, написано? Может, они гилевщики, что государя убить хотели на Коломенском! Ишь ты, отпустить… Пустим, а что тогда?
Пока стрельцы препирались, на бугор взбежал темнолицый десятник, осмотрелся, махнул рукой. Скоро послышался звяк железа, топот сотен каблуков, и один за другим стали появляться стрелецкие отряды (в белых кафтанах — приказа Ивана Полтева, в клюквенных- Артамона Матвеева, в голубых — Аврама Лопухина) в полном вооружении — словно на войну.
«Вот и договорись тут», — подумал Егорка и, переглянувшись с Провкой, тихонько вздохнул.
Старик стрелец побрел к десятнику, стал что-то объяснять, показывая сухим пальцем на солдат. Десятник ругался, тряс кулаком…
147
Патрик Гордон — выходец из Шотландии, переехавший в Россию и служивший в полках нового строя (состоявших из иноземных наемников) при царях Алексее Михайловиче, Федоре Алексеевиче и Петре Первом.