— Привет.
Валялкин всё так же изучающе рассматривал её лицо.
— Я, на самом деле, хотела извиниться за то, что сказала утром. Надеюсь, — Таня чуть не ляпнула «Лиза», но вовремя спохватилась — не стоило ему знать, что она в курсе его личной жизни и как-либо ею интересуется, — твоя девушка не слишком разозлилась?
Взгляд Ваньки почти сразу потеплел, а плечи, которые, оказывается, были напряжены, вдруг опустились. Таня с удивлением отметила, что у такого худого и внешне не атлетичного парня мышцы на руках видно и в расслабленном состоянии. «Прекрати сейчас же, Гроттер!» — мысленно одернула она сама себя.
— Да нет, всё хорошо. Лиза бывает ревнивой, но я привык к этому. Не ты, так другая стала бы причиной её злости, — он как-то виновато улыбнулся, словно уже жалел, что так отозвался о своей девушке. — В любом случае, спасибо за то, что побеспокоилась.
Таня не могла прекратить разглядывать его. Волос, кажется, давно не касались ножницы парикмахера — они отросли чуть длиннее, чем нравилось самой девушке, и парень то и дело смахивал непослушные пряди со лба. Растянутая, но чистая желтая футболка, обыкновенные синие джинсы, старые, но удобные кроссовки — такие не выкидываешь, купив даже десять новых и более красивых пар. Но взгляд всё равно упрямо возвращался к лицу: бледно-розовые губы, теперь растянутые в улыбке, слишком теплой, чтобы называться нейтральной, аккуратный нос, подбородок чисто выбрит — удивительно, если брать во внимание отношение к своему внешнему виду, и глаза такого голубого цвета, которого, кажется, не бывает у нормальных людей.
— У тебя контактные линзы? — неожиданно для себя спросила Таня. Ваня удивленно моргнул, застигнутый врасплох странным вопросом:
— Да нет, а почему ты так решила?
— Просто… Цвет глаз удивительный. Вот я и подумала… — Гроттер вдруг поняла, что её щеки приближаются по цвету к её оттенку волос. Надо же было спросить такую глупость, а потом еще и делать комплимент! — Я лучше пойду, а то, уж извини, не хочется опять видеться с твоей девушкой!
Таня торопливо отвернулась и пошла прочь, засунув руки глубоко в карманы легкой куртки. «Какая же ты дура, Гроттер! Просто дура, дура, тупая дура!» — устало простонал внутренний голос. И хорошо, что она не видела, как улыбался ей вслед Валялкин, на чьих щеках тоже проступили предательские пятна смущения. Уже в конце коридора девушка вдруг остановилась и, поражая себя окончательно, обернулась:
— Значит, мир?
— Мир, — кивнул Ванька, вновь не в силах сдержать свои губы от улыбки. Таня тоже кивнула и скрылась за поворотом.
========== Глава 2. Художники подстерегают всюду ==========
Выходные приближались слишком долго, но пришли всё равно неожиданно. Так всегда бывает, когда ждешь чего-то: вначале это что-то маячит неясным пятнышком на горизонте, а потом вдруг стукает тебя по лбу и остается в прошлом так быстро, что и насладиться не успеваешь.
Субботнее утро хорошо тем, что можно спокойно поспать — в общежитии относительно тихо, спешить никуда не надо. Морозова унеслась по каким-то таинственным делам, собравшись удивительно быстро и почти бесшумно. Она была из тех людей, которые спали по три-четыре часа в день, а остальное время не могли усидеть на месте и развивали бурную активность, буквально придумывая себе дела.
Таня во сне нахмурилась и постаралась отвернуться от солнечного света, но отдернутые заботливой Анькиной рукой шторы теперь совершенно не удерживали дневной свет. Пришлось вставать — на часах уже было одиннадцать утра, а Гроттер знала, что пролежи она в постели еще полчаса — не встанет до вечера. Заняться было, откровенно говоря, нечем. Первокурсников пока не слишком нагружали, так что домашние задания уже готовы. Можно было побродить по общежитию и найти таких же одиночек, но идейка казалась так себе: кто-то отсыпается после веселой пятницы, кто-то, подобно Морозовой, уже убежал по делам, а влюбленные и не очень парочки вряд ли были бы рады компании Тани в такой прекрасный день.
«Доброе. Есть планы?» — сообщение было кратким и вполне в духе самой девушки. Ответ от Ягуна пришел спустя несколько минут: «Иду покорять Лоткову. Скучно? Могу зайти». Гроттер усмехнулась: что-то подсказывало, что ледяной щит перед сердцем её однокурсницы скоро треснет — она уже не раз ловила взгляды Кати на Баб-Ягуне, когда тот не видел, да и скучающее выражение лица, когда красавица курса расспрашивала саму Таню, есть ли кто-то у её друга, не могло никого обмануть. Так что полная Катина капитуляция оставалась лишь делом времени, техники и, главное, терпеливости Ягуна. Но обнадеживать его рыжая не спешила — пусть помучается, больше ценить будет. «Нет, покоряй горизонты, найду чем заняться» — коротко ответила она и отложила телефон.
Осеннее солнце уже практически не грело гуляющих, но всё еще тянуло выбраться на улицу. На голубом небе — даже слишком голубом, ведь навевало мысли совсем не о погоде, а о чьих-то глазах — не было видно ни тучки. Немного помаявшись, Таня всё же собралась и, захватив с собой недочитанную книжку, отправилась в ближайший парк.
***
«Мне кажется, повидать жизнь — еще не значит набраться опыта, которым можно поделиться с другими. Самыми широкими взглядами, по-моему, отличаются люди, которые особенно строги к себе. А утихомирившиеся бунтари, как правило, особенно нетерпимы…»* — взгляд скользил по страницам, и Таня абсолютно не обращала внимания на гуляющих вокруг людей. Пустую лавочку пришлось поискать, но поиски увенчались успехом. Она подтянула ногу к себе и уперлась подбородком в колено, а второй ногой продолжала болтать в воздухе. Книгу приходилось держать на весу, так что Таня лишь порадовалась, что не захватила ничего более тяжеловесного. Краем глаза она уловила справа какое-то движение и уже было повернула голову, когда услышала тихий, словно бархатный голос:
— Замри.
Абсурдность ситуации и вправду заставила Гроттер замереть, но она всё же едва заметно повернула голову, чтобы видеть хозяина голоса. Темноволосый парень склонился над толстым блокнотом и что-то быстро рисовал, прикусив тонкую губу. Тёмно-карие, почти черные глаза на миг скользнули по её лицу, после чего незнакомец вдруг усмехнулся:
— Я же попросил замереть. — Гроттер послушно вернулась в прежнее положение и опустила глаза в книгу. Но сосредоточиться не получалось: смысл слов ускользал от неё и приходилось по три раза перечитывать каждое предложение. В таком напряжении прошло минут десять. Стараясь теперь не дергать головой, она вновь покосилась на художника и, вложив в голос как можно больше язвительности, спросила:
— Долго еще? — хотелось нормально двигаться, а не сидеть, замерев, словно каменное изваяние. Тот решил проигнорировать недовольные нотки в голосе и вновь усмехнулся:
— Интересно? Уже всё. Можешь смотреть. — Таня покачала головой, разминая затекшую шею, и, наконец, уже прямо посмотрела на незнакомца, отмечая те черты, которые не заметила при первом беглом осмотре. У него был широкий подбородок и резкие красивые скулы. Раньше ровный, сейчас с маленькой горбинкой нос — явно хотя бы однажды сломан. Тяжелые брови нависали над красивыми, с каким-то восточным разрезом глазами. Тёмные волосы коротко подстрижены, а на шее видна татуировка-узор, которая убегала и пряталась в вороте кожаной куртки. Такого легко представить на обложках глянцевых журналов или на биллбордах. И, Таня была почти уверена, вокруг него вечно толпились поклонницы. — Будешь смотреть или как?
Девушка вздрогнула и покраснела. Она так увлеклась разглядыванием этого художника, что совершенно забыла о портрете. Гроттер сжала зубы, злясь на себя, и протянула руку, почти выхватывая блокнот. Мелькнула мысль, что там сейчас будет бездарный рисуночек, а такое поведение — лишь способ снять её, но нет. На портрете и правда была она, причем безумно похожая на оригинал. Он отметил и то, как падает свет на её лицо, и маленькую родинку на щеке, и то, как выбились пряди из-за уха. Девушка на портрете казалась одновременно и напряженной, и расслабленной — странное сочетание, словно он умудрился передать её ощущение до его прихода и после.