Глава 23
"ПРОРОК"
События 19-го столетия неуклонно вели к отказу от обязательств, данных Наполеону Синедрионом, к новой сегрегации евреев и возрождению еврейского теократического государства посреди нееврейских народов, об опасности чего предупреждал еще до начала христианской эры римский император Тиберий. Речь шла вовсе не о борьбе между "евреями" и "неевреями"; как в древние времена, когда солдаты персидского царя силой помогали Ездре и Неемии навязывать иудаистам "Новый Закон", так и теперь часть евреев и неевреев боролась против других евреев и неевреев. Странным образом, в таких случаях нееврейские владыки действовали в союзе с правящей сектой иудаизма против масс еврейства и против своих же собственных народов, среди которых они поощряли рост разрушительных сил. Этот парадокс древности повторился в 19-ом столетии, достигнув своей критической фазы в наше время, когда в нее вовлечены все народы Земли. Западные политики, как швейцарская гвардия Ватикана, пошли на службу к сионизму, предав интересы эмансипированных евреев Запада, как и интересы всего человечества. В связи с этим, мы должны остановиться на деятельности так называемых "либералов" 19-го столетия, чья поддержка сионизма помогла последнему расстроить жизнь народов и направить их политику по ложному пути. Мы начнем со знакомства с основателем этого течения, самозванным "пророком" Генри Вентвортом Монком, присвоившим себе звание, которое в свое время с гневом отвергнул Амос. Сегодня о нем знают лишь немногие. Он был прототипом американских президентов и британских премьер-министров 20-го века, настоящей моделью современных западных политиков. Чтобы понять этого человека, нужно вспомнить мысли и идеи прошлого, 19-го века, что не очень трудно, поскольку с тех пор прошло не так уж много времени. Одним из последствий общеевропейской эмансипации и триумфа демократических идей было то, что любой фантазер мог почувствовать себя вождем событий. Распространение печатного слова позволило демагогам пропагандировать опасные мысли, а растущая сеть и быстрота сообщений дала им возможность расширить круг деятельности далеко за пределы родных мест. Безответственность легко могла рядиться в тогу христианской благотворительности, обвиняя соседей в безразличии к судьбе сирот в Эфиопии, о действительной судьбе которых никому не было известно ничего достоверного. Диккенс создал тип Стиггинса с его обществом для обеспечения негритянских детей нравоучительными носовыми платками; Дизраэли отмечал, что жуткие условия жизни шахтеров на севере Англии "ускользнули от внимания Общества Освобождения Негров от Рабства". Новый путь к приобретению веса в обществе был слишком заманчив, чтобы подобные упреки могли остановить тех, кто гнался за лестным прозвищем "либерала", а воздух наполнялся непрестанной болтовней о "реформах". Нужно было защищать "права человека", а недостатки всегда легче всего обнаружить у отдаленных народов; для показного рвения - чем отдаленнее, тем лучше. Это было время расцвета самодовольства и ханжества, рай для тех, кто кричал о благе других, не очень беспокоясь о том, сколько зла они могли наделать сами. Целое поколение этих благодетелей создало новую отрасль деятельности, приносившую, наряду с аплодисментами, немалые выгоды. В наши дни эта публика, во имя свободы, аплодировала и помогала тем, кто поработил пол-Европы. Генри В. Монк родился в 1827 г. в фермерском поселении на далекой в те дни реке Оттаве в Канаде. Семилетним мальчиком он был вырван из родного круга и отдан в "Школу Синих Мундиров" в Лондоне, - не очень приятное заведение для одинокого ребенка. Школа была основана королем Эдуардом VI, и мальчики должны были носить одежды его времени: длинный синий мундир, пасторский галстук, желтые чулки и туфли с большими пряжками. Ученики жили, как в монастыре, питались просто и скудно, для них не жалели одних только розог, и они главным образом зубрили Священное Писание. Это не могло удовлетворить духовных нужд мальчика, искавшего как применить к современности Ветхий Завет, к которому учителя направляли его детский ум. Он решил, что "быстрые звери" пророка Исаии - это железные дороги, а "быстрые посланцы" - пароходы. Затем мальчик решил, что ему даны ключи к "пророчествам", и что он в состоянии понимать и разъяснять мысли Бога в свете современности. Он пренебрег предостережениями израильских пророков и Нового Завета против именно этого соблазна; в Писании он не нашел иного, как поучения левитов о том, что в один прекрасный день "язычники" будут уничтожены, а избранное племя соберется в своем всемогущем царстве в земле обетованной. В те дни не мало людей с положением и влиянием носились с мыслью, что пришло время им взять на себя выполнение Божьей воли. Когда Монку было еще только 11 лет, лорд Шефтсбери (Shaftsbury) выступил с предложением великим державам купить Палестину у турецкого султана и "возвратить ее евреям". В Англии тогда у власти стоял лорд Пальмерстон, не собиравшийся отвлекаться подобными проектами от своих государственных обязанностей, и дело осталось без последствий. В молодом Монке, однако, оно зародило идею, породившую нового "пророка": вся его жизнь, которая продолжалась еще 60 лет, была отныне посвящена этим планам. В четырнадцать лет он добился отпуска, чтобы послушать проповеди "первого английского епископа в Иерусалиме" (имя которого, кстати, было Соломон Александер). Мальчик вернулся в школу с горящими глазами, решив посвятить свою жизнь делу передачи Палестины народу, о котором он не имел ни малейшего понятия, и с полным пренебрежением к тому народу, который уже давно ее населял. Захваченный этой мыслью, он не захотел, вернувшись в Канаду, обосноваться на отцовской ферме; когда он стал кандидатом в пасторы, та же идея встала между ним и его долгом христианского священника. Толкуя и перетолковывая Ветхий Завет, он увидел в нем шифр, раскрывающийся перед его глазами. Так он впал в прямую ересь, что часто случается с теми, кто считают себя христианами и зубрят левитские писания, игнорируя Новый Завет. Уверовав в буквальное исполнение библейских предсказаний, они подпадают под влияние иудейского Закона, видя в нем политический договор, в котором нет места для Бога, кроме как для решения о сроке его выполнения. На этом пути они скоро начинают воображать, что им эти сроки известны, поскольку Господь Бог, видимо, о них забыл, а на этой стадии эти люди начинают считать самих себя Господом Богом. Конец, к которому приводит их этот процесс, ясен: отрицание христианства и всего истинно божественного. Это - ничто иное, как богохульство, и в него легко впадают ведущие западные политики нашего века. Монк был только первым из очень многих. Даже в его далекой канадской обители нашлись еще и другие пророки. Американский еврей, майор Мардохей Ной, собирался строить на одном из островов реки Ниагары еврейский "город убежища", как подготовку к "возвращению". От кого, собственно, должны были искать убежища евреи Северной Америки перед "возвращением", знал видимо только он один. Другим энтузиастом "возвращения" стал некий Уордер Крессон (Warder Cresson), первый консул США в Иерусалиме; он перешел в иудейскую веру, опубликовав книгу: "Иерусалим - Центр и Радость Всего Мира". Вернувшись в Америку, он бросил жену-нееврейку, переменил свое имя на Михаил Боас Израиль, уехал обратно в Палестину и пытался жениться там на еврейской девушке, с которой мог объясняться только знаками. Все это еще больше разожгло усердие Монка. Следуя ветхозаветным традициям, он перестал стричь волосы и следить за своей наружностью, пока не будет "восстановлен Сион". Волосы росли обильно, придавая ему несколько необычный вид, а продав свою маленькую собственность и больше никогда не работая, он до конца своих дней жил за счет других. В возрасте 26 лет он отправился в Иерусалим, доехав туда после больших лишений. Не имея других доказательств своей правоты, кроме оборванного вида, волосатый пророк находил лишь немногих слушателей. На этом, вероятно, эпопея Монка и закончилась бы, если бы случайная встреча не принесла ему неожиданной известности. В наш бурный век мировых войн, межконтинентальных и трансокеанских ракет и иных средств массового уничтожения 19-ое столетие представляется спокойным и мирным периодом, не омраченным страхом за завтрашний день. Однако, в особенности при изучении нашего спора о Сионе, представляется удивительным, сколько вполне образованных людей жили в те времена в постоянном страхе собственной гибели, видя спасение в одном лишь переселении в Аравию небольшой группы жителей нашей планеты. Путь одного из таких взволнованных созданий пересек путь нашего "пророка". В Иерусалиме появился молодой английский художник, Холман Хант (Holman Hunt). Он тоже готов был посвятить себя какой-либо великой идее, испытав разочарования в борьбе с не признававшими его академистами, что, как известно, способствует воспламенению ума. Его здоровье было в плохом состоянии и часто наводило его на мысль о скорой смерти, не помешав, однако, дожить до 83 лет. Тогда он только что закончил картину "Свет Мира", изображавшую Иисуса Христа с фонарем в руке у двери грешника, и неожиданное появление бородатого Монка поразило его воображение. Он жадно ухватился за идею "пророка" пригрозить человечеству (включая академистов) гибелью, если оно не пойдет за его пророчествами. Пророк и прерафаэлит выработали совместный план, чтобы встряхнуть безразличный мир. Монк подал Ханту идею "козла отпущения", как символа преследования евреев человечеством. Было решено, что Холман Хант изобразит "козла отпущения" на картине, а Монк одновременно напишет книгу, объясняющую, что пришло время "восстановить" преследуемых во исполнение пророчеств. (Козел отпущения был, разумеется, выдумкой левитов, дававшей им право, за приличную мзду отпускать общине ее грехи, для чего одного козленка убивали как жертву за грех, а второго выгоняли в пустыню, чтобы он своими страданиями искупил "все их проступки и все их грехи... возложенные теперь на его голову". Наш пророк и Холман Хант придали этому обряду пря противоположный смысл. Козел отпущения за грехи евреев превратился в символ самих евреев, а его мучители-левиты в чужеземных угнетателей). Холман Хант принялся за работу, видя в ней как отместку Королевской Академии ("проблемная картина"), так и средство послужить великой идее. Его полотно должно было сказать больше, чем любые слова, а кроме того за ним должно было последовать и словесное разъяснение Монка. Картина и книга, символ и разъяснение, вестник и пророк: как только мир увидит его козла, откровение Монка найдет слушателей, которые поймут свои прегрешения и готовы будут возместить убытки. Удивленные бедуины наблюдали, как Хант, в арабском бурнусе, с ружьем и мольбертом, гнал белого козла к Мертвому морю. Козел был написан прекрасно вернее два козла, так как первый сдох от чрезмерного усердия и его пришлось заменить другим. Для большего эффекта привезли из Содома верблюжий скелет и раздобыли козлиный череп, украсившие задний план картины. Полотно несомненно создавало впечатление, что левиты были люди жестокие (страдания животного были изображены очень наглядно) и нечестивые, воображавшие, что козлиные страдания могут искупить беззакония, творимые их народом. Холман Хант отвез картину в Англию, дав вместе с Монком обет посвятить себя "восстановлению Храма, прекращению войн и установлению Царства Божия на земле". Вряд ли жил когда-либо другой художник, ставивший себе столь грандиозные цели, начиная писать картину. Монк, со своей стороны, написал "Простое объяснение Апокалипсиса" ("Simple Interpretation of the Revelation", London, 1857) и совместное предприятие было, таким образом, успешно завершено; грешному миру оставалось только раскаяться. В этой своей первой книге Монк еще пытался сочетать левитские басни с христианским учением. Исторически он стоял на твердой почве, правильно отметив, что "десять колен израилевых" не могли исчезнуть бесследно и что они все еще живут в общей массе человечества. Отсюда он пришел к выводу, что "истинные израилиты" - евреи и христиане - должны переселиться в Палестину и основать там образцовое государство (в этом, пункте он, разумеется, резко расходился с сионизмом и рисковал прослыть "антисемитом"). Дальнейшие его выводы были сплошной демагогией. Он писал, что если будет создано такое государство, то все войны на земле прекратятся. Главное же было (и кто знает, откуда ему это было внушено?), что в Иерусалиме должно быть создано мировое правительство; это уже было как раз то, что нужно сионистам. Монк смог опубликовать свою книгу только благодаря знакомству, которым он был обязан Ханту: знаменитый критик-искусствовед Джон Раскин (Ruskin, 1819-1900) уговорил известного издателя Констэбля напечатать ее. Ни книга, ни картина успеха не имели, но Раскин помог "пророку" деньгами и другими средствами, и тем спас его от забвения. Сам Раскин тоже пережил в молодости много лишений и разочарований, слывя авторитетом в области искусства, но не пожав лавров в области социальной критики. Он напоминал своего соотечественника Уилки Коллинса (Wilkie Collins, 1824-1889), писавшего хорошие детективные романы, но тщетно пытавшегося в области социальной критики превзойти Диккенса. Как и Коллинс, Раскин не был удовлетворен своими успехами в той области, в которой он пользовался заслуженной славой, но всегда был готов выступить в защиту нравственных ценностей, не давая себе большого труда проверить их содержание. В детстве его, как и Монка, усиленно обучали Ветхому Завету; мать - строгая пуританка - подавляла его своим авторитетом он был несчастлив в любви и ему пришлось пережить унижения. Он вечно искал выхода своим нерастраченным чувствам, боялся жизни и боялся будущего; слова нового пророка о грядущем возмездии пугали его, немало способствуя его щедрости, его публичные выступления пользовались успехом, и, подобно Монку и Ханту, он впал в грех нечестивого воображения: по с