Первые две проблемы тесно взаимосвязаны, по сути это одна проблема, из которой удобства ради выделен и вынесен вперед более частный аспект. Проблема соотнесения «Янь те лунь» с традициями государственности, на почве которых мог появиться такой памятник, исследователями трактата до сих пор не ставилась, ее постановку заменяло эмпирическое описание. Ее формулирование стало возможным благодаря исследованиям бюрократической структуры империи Хань последних десятилетий, которые показали, что эта структура включала институты обеспечения обратной связи в системе управления путем дискуссии и критики, обращенной наверх[83]. Одним из таких институтов были «конференции» верхушки чиновников центрального аппарата, генералов, знати и др., созывавшиеся для обсуждения важных дел во дворце, иногда, как в 81 г. до н. э., с привлечением более широкого круга лиц, в данном случае кандидатов на чиновничьи должности[84]. Поэтому другой традицией государственности, имеющей отношение к делу, следует считать институт рекомендации администрацией округов и удельных царств на службу престолу «знатоков писаний» и «достойных и хороших людей». Одну из спорящих сторон в дискуссии 81 г. до н. э. составили рекомендованные таким путем конфуцианцы[85], а другую — чиновники центрального аппарата.
Проблема связи «Янь те лунь» с традициями китайской государственности — лишь часть вопроса о соотнесении его с традицией китайской культуры, а именно с традицией спора. Чтобы подойти к ее постановке, нам пришлось, в свою очередь, решить несколько проблем, связанных с исследованием спора. Первая из них — это проблема реконструкции спора как большого и многостороннего явления китайской культуры эпох Чжань го [ 1 ] — Хань (IV в. до н. э. — II в. н. э.), которое охватывало философский спор, придворный политический спор, судебный спор и смыкалось с областью «убеждений» (шуй [1a]). Реконструкция эта стала возможной благодаря современным успехам изучения спора между философами IV-III вв. до н. э.[86] и китайской риторической традиции[87], а также нашим исследованиям[88]. Остановимся здесь лишь на том, что касается философского и политического спора.
Философский спор имел свою «программу» (термин А. Ч. Грэма[89]), т.е. общие принципы, которые считалось необходимым соблюдать, чтобы вести спор «корректно». Она была направлена против софистов и уделяла внимание, в частности, правильности «умозаключения по аналогии», которое служило логическим аргументом в споре. Эта «программа» существовала по крайней мере с III по I в. до н. э. включительно и разделялась, в частности, эклектиками, легистами и конфуцианцами; прямые цитаты из нее есть в речи «знатока писаний» в «Янь те лунь»[90].
В IV-III вв. до н. э. споры между философами происходили и в частной обстановке, и публично («в переулках»), и на собраниях в домах вельмож, и даже у ворот одной из царских столиц (в Ци [2]). При дворах царей тоже велись споры — иногда философского характера — на внутри-и внешнеполитические, военные и другие темы. К таким придворным спорам (в частности царства Цинь) восходит традиция различных «конференций» и совещаний при дворе ранней империи, регулярно происходивших при участии конфуцианцев — «эрудитов» («ученых обширных знаний»), а иногда и других, например, дискуссия 81 г. до н. э., которую можно рассматривать как сочетание политического спора с философским. При дворах Цинь и Хань по крайней мере до 81 г. до н. э. бывали споры представителей разных школ, в частности конфуцианцев и легистов, но со времен У-ди династия стала покровительствовать спорам между представителями разных комментаторских школ внутри конфуцианства, тоже происходившим во дворце. После 81 г. до н. э. споры между конфуцианцами при дворе заняли место споров между разными школами мысли[91].
В ходе исследования пришлось также решать проблему соотношения спора и убеждения. Сравнение того, что удалось выяснить об этих двух явлениях, привело нас к мысли о теснейшей взаимосвязанности мастеров спора и убеждения. Для последних спор был как бы школой, откуда они, в частности, заимствовали логику. Но это не исключает, а предполагает возникновение специфических приемов убеждения — «метода [обсуждения] достоинств и недостатков (чан дуань [3])» (хотя он, видимо, и происходил из спора), приема умозаключения по аналогии не только для доказательства, но и для непрямого выражения мыслей, использования цитат, загадок, басен и притч, а также изящного языка, рифмы и ритма в целях психологического воздействия на слушателя. Мастера убеждать модифицировали традиции спора применительно к своей задаче убеждать и, видимо, в свою очередь повлияли на спор (судя по тому, что витиеватый язык, рифмы, ритм, использование цитат, а иногда и образов из притч есть в «Янь те лунь»).
83
См.: Eberhard 1933, с. 97; Bielenstein 1950, с. 127-143; Eberhard 1957, с. 34-70; Кроль 1970 (I), с. 115-124; Кроль 1970 (II), с. 116-122; Зинин, с. 128-157.
84
См.: СХХЯ, гл. 40-41, с. 409-426; ДХХЯ, гл. 22, с. 233-240; Ян Шу-фань, с. 191-204; Wang Y. С., с. 173-178; Bielenstein 1980, с. 144; Kroll 1985-1987, с. 122 и пр. 26.
86
Имеется в виду прежде всего вклад А. Ч. Грэма в изучение философских диспутов V-III в. до н. э., см.: Graham 1978; Graham 1989. О спорах внутри конфуцианства при Хань см.: Po Hu Tung, т. 1, с. 13-14, 91-92, 128-136, 154-165.
87
См.: Theunissen; Crump 1964; К. Васильев 1968; СКТ; Wilhelm 1957, с. 310-319; Позднеева 1958, с. 3-17; Позднеева 1959, с. 22-43; Рубин 1962, с. 133-141; Hervouet 1964; Knechtges/Swanson, с. 99-116; Knechtges 1972, с. 359-377; Knechtges 1976; Bischoff.
88
См.: Кроль 1985 (II), с. 49-57; Кроль 1986 (I), с. 219-225; Кроль 1987 (II), с. 24-34; Kroll 1985-1987, с. 118-145; Кроль 1991 (II).
90
См.: Kroll 1985-1987, с. 119-121, 137, пр. 9; Кроль 1987 (II), с. 25-26; ЯТЛ, гл. 24, с. 173; ср. также: ЯТЛ, гл. 26, с. 185.