– Личное пространство? – выпячивая губы, кривлю рожу и киваю. – А если… – понижая голос, смотрю прицельно в глаза Дикарке. – Если я хочу, чтобы твое личное пространство стало моим, что с этим делать?
Она охает, как всегда, громко, шокированно и возмущенно.
Сука, только за эти охи ее хочу.
– Мне откуда знать?! Справляйся, – звучит сейчас, как училка. – Овладей собой. Неужели непонятно?
– Понятно, почему непонятно, – тяну чересчур ровным тоном. Закусывая уголок губы, склоняю голову набок. – Все дело в том, что я не хочу владеть собой, – выдвигаю достаточно внушительно. Голос садится и как будто тяжелее становится. – Я хочу овладеть тобой, – признаюсь без всяких реверансов.
Таким взглядом ее заливаю – распахивает на вздохе рот и отступает.
– Не улети, – ловлю за руку, чтобы не шлепнулась.
Дикарка, естественно, тотчас дергается и всячески пытается избавиться от насильственного удержания.
– Не смей меня трогать… Не смей говорить таких вещей… – шипит задушенно.
Уверен, путается не только в словах, но и в своих мыслях.
– Каких – таких? – вопреки всем ее мытарствам, сокращаю расстояние, пока лицом к лицу не становимся. Приходится, правда, в три погибели сгорбиться, чтобы это стало возможным. – Что плохого?
– Ты серьезно проблемы не видишь? Ты… Ты…
О, если бы взглядом можно было убить, она бы взяла грех на душу.
– Горишь, Дикарка – выдыхаю совсем тихо.
Почти ей в губы. Оставляю расстояние, чтобы не разрывать зрительный контакт.
– Что? – не понимает она.
Или делает вид, что не понимает.
Глаза, помимо паники, тот самый огонь выдают. Черт возьми, взрывает… Если бы не дети на заднем фоне…
– Ты горишь, когда я рядом, – поясняю сипло.
– Неправда…
– Правда.
– Как… Как ты достал меня… – шепчет дрожащим голосом.
Ухмыляюсь, но недолго.
Понижаю голос на максимум, прежде чем спросить:
– Ты вспоминаешь, как я тебя целовал?
– Нет!
Смеюсь, потому что реакции говорят обратное.
Прикасаюсь лбом к ее переносице. С шумом тяну воздух.
На самом деле сдерживаюсь. И это, блядь, внезапно самое трудное, что я когда-либо делал. Бомбит за грудиной так, что клетку раздувает.
– Я тоже вспоминаю, Дикарка.
– Ты же сказал, что был просто пьян?
– Да, сказал. И это правда, – беру паузу, потому что одним махом закончить не способен. – В том плане, что не смог себя контролировать. А не в том, что это была случайность, – выговариваю и замираю, глядя ей в глаза. Новые вспышки ловлю. Разжигают. – Не хотел так жестко. Не было желания напугать.
– Хватит… Замолчи… – шепчет Лиза. – Ты меня и сейчас пугаешь…
Киваю, съезжая лбом по ее коже.
Нежная.
– Окей, Дикарка, – выдыхаю и отступаю. – Я прекращаю напирать – ты прекращаешь убегать, – очень надеюсь выторговать ее согласие. Пусть не совсем честно играю, другого выхода попросту не вижу. – Следующий поцелуй – твой. Когда решишься. Я буду ждать.
Богданова давится воздухом. Несколько раз подряд. Я бы даже подумал, что она смеется, если бы не перепуганное выражение лица.
– Никогда такого не будет, – отрезает она, наконец.
– Никогда не говори никогда, – отбиваю я и отхожу. Якобы расслабленно за мячом иду. – Теперь, когда ты узнала правила, можем начинать игру, – говорю намеренно громко, для отмазки перед детьми. По-любому ведь обратили внимание, как долго мы терлись рядом. Подхватывая мяч, оборачиваюсь к Лизе. С ухмылкой растягиваю: – Камон, Богданова. Джаст ду ит, – пасую.
14
Боже, я схожу по нему с ума…
© Лиза Богданова
Машинально прокручиваю мяч и иду к штрафной линии. Чарушин сразу же направляется ко мне. Напрягаюсь, когда оказывается совсем близко. Ничего не могу поделать.
Он меня… Что?
Встречаемся взглядами и замираем. Почему всегда так происходит? У меня обрывается дыхание, запинается сердце, тело утрачивает способность двигаться.
Он меня… Что?
Одним словом уже не выразить. Слишком большую гамму эмоций вызывает. И от этого мне становится совсем не по себе. Страшно до ужаса. Если бы не девочки, точно бы уже убежала.
– Помнишь, что я вчера говорил? – спрашивает Чарушин. Когда я никак не реагирую, уточняет: – Технику выполнения броска, ну? Дикарка, отмирай.
Он, как и все, считает меня странной. Не зря же называет так... Хорошо, что мне все равно.
– Помню, – отзываюсь, наконец. – Но, может, ты сначала покажешь? А я понаблюдаю, как ты это делаешь… Что смешного я сказала? – возмущаюсь, когда Чарушин ни с того ни с сего тянет эти свои ухмылочки и мотает головой.