— Что? — как во сне, произнесла Элинор.
— Иди и рассказывай коменданту, что я курю! Только исчезни из моей комнаты!
«Но я не хотела…», — подумала блондинка, стремительно выходя из помещения под прощальный крик: «Ирэн была права: ты сучка!».
Если можно было описать состояние Элинор одним словом — то это было бы «потерянность». Она как будто оказалась на голодных играх, а ее напарник все это все время претворялся союзником. И теперь, кажется, оставшись одна против целой команды, она обречена на смерть. И странно было то, что ее не охватывало негодование, как обычно случалось в похожих ситуациях, — Элинор наоборот почувствовала себя высушенным и забытым цветком, застрявшем меж двух пыльных страниц в тяжелом двухтомном словаре. Если кто-нибудь сейчас обратит на нее хоть малейшее внимание, неважно, с благими намерениями или нет, она распадется на части и развеется мелкими частицами.
Девушка сидела в комнате для обучения: вряд ли кто-нибудь стал бы искать ее. Было стыдно даже смотреть в глаза, не то что бы говорить. И странно, почему это Элинор раньше не задумывалась, что живя с парнем в одной комнате, Август может порвать с ней? Почему это стало для нее серьезным лишь потому, что с ней живет Эрл?
«Мне так хочется домой, — думала Элинор, пересматривая фотографии на телефоне. Она и Август в Потрленде, прогуливающиеся вдоль ночного города. Там все было гораздо более оживленным, чем на другой фотографии, где она и Ви, Итан и Марк сидели в своем любимом кафе и тихо смеялись. Ви и Итан все еще встречаются и учатся в Америке, Элинор совсем недавно разговаривали с ними по скайпу. А Марк… он в Германии, и там же он встречается с одной хорошенькой немкой, говорящей на ломанном английском.
В тот момент она чувствовала себя не студенткой, а старушкой, словно вся ее молодость осталась лишь на фотографиях, словно ее жизнь с каждым годом затухает стремительнее и стремительнее, становится остатком когда-то красивой свечи. Хотелось собрать весь накапавший на пол воск и слепить новую, но он был так свеж и горяч, что все еще оставлял ожоги на руках и сердце. Юность позади, в прошлой книге. Она получилась такой чудесной, пусть и местами трагичной, но все-таки, несмотря ни на что, закончилась как нельзя лучше. А теперь — молодость, в новой стране, с новыми людьми. Конечно, интересно читать новые книги, но иногда необходимо перечитывать старые, чтобы понять, ради чего пишутся следующие.
После размышлений она оживилась, забыв немного о Киаре, которая преподала, как решила сама Элинор, хороший урок: нельзя никому ничего рассказывать, никого больше не втягивать в свои проблемы. Девушке нужно было перехитрить Ирэн, договориться, что если она выиграет пари, то удалит все копии той записи. Тогда выходит, что нравственнее честно выиграть спор, чтобы защитить себя и Августа от собственных ошибок, самой нести ответственность за совершенное, чем просто пойти и сдаться перед деканом и Ирэн, а затем и уступить комнату Эрлу. Тогда Август и Элинор могут быть исключены.
Эмоции и чувства вернулись к Элинор. Она снова будто была полна керосина и стояла напротив искрящегося огня. Будто проблемы и способы их решения делали ее живой, но только не позволяли наслаждаться той живостью с хорошей стороны — безмятежности и молодости.
— Гадина, черт, она такая гадина, придушила бы ее вот этими руками… — она ерзала на стуле, сжимая зубы от своей безысходности. — Предложила это только потому, что узнала, что этот петух — мой бывший. Ей хочется представления! Хочет помучить меня!
— Потише, Чейз, — кто-то из студенток возмущённо рявкнул на нее. — Это по-твоему кабинет психолога?! Почему я должна выслушивать твои переживания?
Да, эта девушка была права: в этой комнате есть еще люди, которые так же как и она, о чем-то мучительно переживают. Тот парень за дальним столом с книгой, открытой на одной странице уже десять минут, сидевший и матовым взглядом глядевший на печатные буквы, казалось, совершенно не интересовался учебником. Может, его бросила девушка, которая была его первой любовью? Или студентка, что, напротив, все это время делала конспект в исписанной толстой тетради с такой скоростью, что ее руки путались в однообразных листочках, и она, едва сдерживая слезы, пыталась собрать их в одну папку, но они упорно проскальзывали сквозь ее бледные мокрые пальцы. Может, упорная учеба — это все, что спасает ее от печальной судьбы родителей-алкоголиков? Так почему они молчат? Почему они все только затыкают друг друга, слыша проблемы? Может, из-за того, что привыкли претворяться, будто у них их нет?