— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо произнесла она, неуверенная в том, что здесь вообще можно говорить. — В том, что случилось с твоей бабушкой, в этом нет твоей вины, Август.
— Очевидно, ты думаешь, что утешишь меня? — он был раздражен. — Я не просил этого. Ты все равно не поймешь. Это моя вина. Я должен был заботиться о ней, а не гулять с тобой. Все, что сейчас происходит, во всем виноват я. Из-за моих необдуманных эгоистичных поступков страдают дорогие мне люди.
Август говорил отрывисто, неопределенно.
— О чем ты? Ты не виноват, что твоя бабушка больна, а что касается других…
— Я не хочу обсуждать это сейчас, — грубо прервал парень.
Элинор не обижалась, не сердилась на него. Пожалуй, она еще никогда так не сострадала, не утешала его своими мыслями. Впервые она прощала все его слова, который он сказал и которые еще скажет, отдергивала себя за малейшее проявление дерзости со своей стороны. Потом она, наверное, сможет научиться поступать так всегда.
Она не следила за временем, перестав понимать его границы: все путалось, и даже простые двузначные числа вызывали странную давящую головную боль вперемешку с болью от тишины и белизны. Раньше Элинор никогда не испытывала подобного дискомфорта в больнице. Может, потому что ее мама врач.
— Август Грин, Миссис Люсиль Грин, приходящаяся вам бабушкой, находилась в критическом состоянии из-за отека легких, вызванного приступом сердечной астмы, сейчас пребывает под наблюдением в отделении интенсивной терапии. Делать положительные прогнозы еще рано вследствие ее пожилого возраста, но вам следует понимать, что худшее позади, поэтому можете немного передохнуть. Я сообщу вам и близким родственникам, если ее состояние будет стабильно, ее переведут в общую палату, тогда вы сможете нанести визит.
Этот мужской медицинский голос, принадлежавший опытному доктору, уверенному во всех словах, под которыми он готов подписаться, если от него потребуют, внезапно прекратил все болевые ощущения, от которых страдали Август и Элинор. Она услышала «худшее позади», и ей было достаточно. Главное, что Миссис Грин жива, что она может поправиться, и что самое страшный исход событий больше не холодит рассудок и сердце молодых людей.
Элинор чудом уговорила парня перестать сторожить палату и хотя бы немного прогуляться по скверу на территории больницы.
Целительный хвойный воздух был полон влаги. Совсем скоро должен был пойти дождь: небо стало бледным, словно выгорело за целый день. Солнечные лучи растворялись в водянистых облаках, и казалось, будто небесный купол отливает перламутром. Тишиной укрывалась еще бодрствующая природа, стремящаяся поскорее задремать в ночных сумерках. Издалека доносились отголоски флейты: возможно, неподалеку от больницы уличный музыкант услаждал город, полный городских шумов, нежными звуками.
— Прости, — вдруг извинился Август, неспешно прогуливаясь по аллеи. Элинор непонимающе взглянула в уставшие глаза. — Я не должен был срываться на тебе.
— Никто не страдает из-за тебя. Просто знай об этом, хорошо? Это важно, — она слабо, почти незримо улыбнулась, чтобы показать, что все понимает.
— Почему ты приехала? — после долгой тишины снова спросил парень.
— Я волновалась, — честно призналась Элинор, которая была уже не в силах придумать глупые детские отговорки для других и тем боле для себя. — Разве бы ты не поступил также?
— Спасибо, — Август остановился и затем смотрел долго на девушку, проникновенно, неотступно. Глаза его стали похожими на небо — в них тоже что-то переливалось, слегка сверкая. Это были чувства.
— Я не уйду, — догадалась Элинор, что Август собирался попрощаться. — Не оставлю тебя одного. Даже не потребую трех желаний взамен.
— Ты устала. Иди домой, Элинор. Пожалуйста
— Нет, — она упрямо мотнула головой, нахмурилась, показывая, что абсолютно серьезна. — Я упертая.
— Мне плевать, я тоже. Скоро прибудут мои родители, так что я не буду один. И тоже пойду домой. Ты сама слышала, что все худшее позади, так что как бы ты не хотела любезничать, в этом уже нет необходимости.
— Любезничать? — повторила девушка, удивленно приподняв брови. — По-твоему, я здесь только из вежливости?
— Тогда почему волновалась? — напрямую спросил Август. Элинор не понимала, издевается ли он над ней или действительно не догадывается о том, что он ей нравится. Для нее все было очевидно — она уже разобралась в своих чувствах, но вспомнила, что так и не сказала о них Августу, после того как она нарочно закончила пари. Парень действительно не подозревал о том, что на самом деле чувствует Элинор. Но говорить об этом в такой ситуации было бы неправильно, возможно, даже в какой-то степени аморально — навязывать свои чувства поверх переживаний о близком родственнике.
Август заметил, что ее лицо приняло еще более усталое и опечаленное выражение, словно ей только что сообщили о крупном проигрыше или разочаровали грустной новостью. Элинор опустила брови, слегка изогнув их в раздумье, приоткрыла рот, точно хотела произнести что-то важное, что парень в обязательном порядке должен был услышать, но потом передумала, одернув себя, стиснула терпкие губы, еще на мгновение взглянула на молодого человека в последний раз.
— Я очень надеюсь, что твоей бабушке станет лучше в скором времени, — после этого Элинор оставила Августа одного, но очевидно, не хотя этого, потому что шла медленно и боролась с желанием обернуться. Как только она перестала чувствовать взгляд Августа на себе, покинув территорию больницы, пассивная тоска снова вернулась. Наконец Элинор поняла ее природу — это была тоска несказанных слов.
Дома мама была не одна, а с «другом», которого Элинор пару раз видела, когда он подвозил ее домой, крепко «по-дружески» целовал на прощание, а затем, так и ни разу не зайдя в гости, когда там была Элинор, уезжал. Наконец, она узнала имя друга: Роберт, как представила его мама. Когда она поздоровалась с ним, все, о чем она думала, как мать может приводить любовника, когда папа уже завтра вернется из командировки. Как она может вообще знакомить его с ней, когда знает, что дочь любит папу? Зачем ставит ее перед моральным выбором, который должна сделать сама?!
— У Роберта такая ситуация… у него травят насекомых, — беспристрастно врала Миссис Чейз. — И не у кого больше переночевать, поэтому он поспит сегодня у нас в гостиной.
«Почему не говоришь, что ты поспишь в гостиной с ним?», — хотела съязвить Элинор, но так устала, что на свое удивление прикусила язык и просто сделала вид, что ничего не слышала. Лишь подумала о том, что предает отца. Что он заслуживает знать правду, но не заслуживает такую подлую.
Айви и Итан предложили собраться в автобусном кафе. Марк тоже будет там, естественно. А Элинор еще ничего не сказала ему, ни в чем не призналась, даже не думала о нем за целый день, словно его чувства ничего не значат. По этой причине встречаться с друзьями не хотелось, но дома оставаться не хотелось еще больше.
С другой стороны, не было ли это неким предательством развлекаться по отношению к Августу, которому тоже совсем нелегко? Элинор находила еще столько нравственных вопросов, и скучала по утру, когда она была уверена во всех своих мыслях и решениях.
Удивительно, что человек все время что-то ищет, пытается достичь идеала, который придумал себе сам. Только не узнал, возможно ли вообще достичь его? Или он так и будет гоняться за ним, постоянно подталкиваемый мыслью о движении. Но если толк от бесконечного бега в колесе? Сначала нужно выйти из него, и только затем можно продолжать движение вперед по прямой и, наконец, достичь того, чего желал достичь.
— Ты о чем задумалась? — спросила Ви, осторожно тронув руку Элинор, сидевшую напротив подруги. — Ты в порядке?
— А, да, — она улыбнулась, слегка вздрогнув. — На самом деле, я даже рада, что я увиделась с вами. Я давно не смеялась, так что надеюсь на тебя, Итан!