На улице зябко, все какое-то серое, моросит противный дождь.
— Я рад, что ты не ушла, — признается Калиновский устало, затем тяжело вздыхает. — Тиму тяжело пришлось. Развели его, конечно, знатно. Не думал, что она такая…
Матвей не договаривает и скрипит зубами. Знаю, что он сдерживается из-за меня, и меня это даже немного трогает.
— …коза, — заканчиваю его мысль не совсем так, как ему бы хотелось. — Пусть будет «коза». Не представляю, как он будет ходить в школу.
— Я тоже. Но он справится. Тима очень сильный. Думаю, не только в физическом смысле. Отойдет. Со временем привыкаешь…
Он обрывает свою мысль, и его щека дергается. «Привыкаешь»? Так он это сказал, как будто чувствовал то же самое. Показалось, наверно.
— Я вызову тебе такси, — быстро меняет тему Калиновский и достает мобильник.
— Не надо, я поеду на автобусе.
— Никаких возражений, — твердо говорит Матвей. — Хватит с тебя приключений на сегодня. И… — он переводит на меня серьезный взгляд, — спасибо, что не бросила его.
— Как я могла?
— Вообще-то могла бы, — дразнит он меня, используя против меня мою же фразу.
Я сразу вспоминаю наше неудачное «свидание», когда он защитил меня от местных хулиганов, и улыбаюсь.
— Правда, что твои родители разводятся? — выпаливаю вдруг я, и сразу же пугаюсь своего вопроса.
Калиновский хмурится и с подозрением косится на меня.
— Я Тиму рот заклею, — бормочет он, — ничего нельзя рассказать.
— Извини, если влезла не в свое дело.
— Да чего уж. Разводятся, не разводятся – не знаю. Мне они не докладывают. Но обстановочка – так себе, — весело улыбается он. — Твое такси приехало.
Как не вовремя! Отчего-то мне совсем не хочется уходить вот так, посреди разговора. Это, наверное, впервые, когда никто из нас не орет на другого, и даже жаль упускать возможность спокойно поговорить. Я нехотя плетусь к такси. Открывая дверцу, поворачиваю голову и смотрю на то, как Калиновский копается в телефоне. Даже среди этих серых домов, грязных тротуаров и унылых улиц он выглядит не похожим на других, будто бы явился из другой, идеальной Вселенной.
Залезая в машину, злюсь на саму себя: мне хотелось, чтобы он обернулся. Тупая девчачья фантазия. У нас вроде бы только что возникла какая-то связь, но, похоже, так думаю только я.
Стук в окошко заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я опускаю стекло и вижу лицо Калиновского, покрытое крохотными дождевыми каплями.
— Слушай, может, — говорит он, — встретимся завтра? Просто об этой истории с Тимой знаем только мы с тобой. Больше не с кем поговорить.
Я изо всех сил сдерживаю ликование, так и готовое прорваться наружу.
— Согласна. Мне эта мысль тоже не дает покоя.
— Тогда дай мне свой телефон.
Я просовываю аппарат в окошко, и он вбивает мне свой номер. Затем звонит самому себе, убеждается, что мой номер сохранился у него и возвращает мне телефон.
— Ну, до завтра, — мягко говорит он, и я поднимаю стекло.
Машина трогается с места, а я не могу перестать глупо улыбаться. Никто из нас и словом не обмолвился о том, почему мы с Тимофеем оказались вместе. Пари все еще в силе, и я это прекрасно понимаю. Только вот раньше для меня это было делом чести, порывом восстановить справедливость, и не более. А теперь мне начинает нравится то, что происходит. Не уверена, что это хорошо, но я не хочу об этом думать.
Глава 19.1 Матвей
Таксист затыкается только, когда я выхожу из машины. Чаевых от меня он явно не дождется. Хватило мне сегодня чужих излияний, еще и этот заладил: жена у него не такая, видишь ли. Куда не посмотрю – везде одни несчастные да убогие. Ха, вот и машина отца. Легок на помине. Даже застываю на месте, думаю, не сбежать ли отсюда, пока не поздно?
Решаю все же остаться: по крайней мере, посуда по кухне не летает, звона разбитого стекла не слышно. Захожу, снимаю обувь и куртку. Отец выходит ко мне в коридор, раскинув руки в стороны, будто бы собрался обниматься. Я стараюсь на него не смотреть.
— Плохой день, — говорю я прежде, чем он успевает сказать хоть слово.
— Ничего, — мгновенно отвечает он, — мама испекла блинчики. И… к тебе тут пришли.
— Чего-чего сделала мама? — переспрашиваю я, следуя за ним в гостиную.
Там, за столом сидят мама и Федя. Всюду витает запах свежеиспеченных блинов, как в детстве. В какую-то параллельную Вселенную попал походу.
— Давайте ужинать, — добродушно говорит отец и усаживается во главе стола.
Мама лучезарно улыбается мне, поднимается со стула и идет за порцией блинов для меня. Федя хлопает меня по плечу, когда я занимаю место рядом с ним.
— Ты что здесь забыл? — тихо спрашиваю у него.
Честно, только его мне сейчас не хватало! Я, конечно, понимаю, что ему в радость любой повод сбежать из своей крохотной квартирки, но я его не звал. Он не обращает внимания на мой совсем не дружелюбный тон.
— Просто поболтать зашел. Прикинь, Танька съезжает. Оказывается, нашла себе какого-то богатенького лопуха. Скоро у меня будет своя комната!
— Мм… Классно, — ядовито шиплю я, вспоминая слезы на глазах Тимы.
Черт возьми, он плакал у меня на плече, саму Плаксу перещеголял! И это из-за его «Таньки». Слов нет.
— Да тебе не понять, — говорит он, с упреком глядя на меня. — Ты никогда не делил с кем-то комнату.
— Да куда уж мне, — ворчу я, заталкивая в рот блинчик, что только что мама поставила передо мной.
С удивлением смотрю на то, как мама и отец разговаривают. Вот это да! Не ругаются, не сверлят друг друга глазами, не молчат, надувшись друг на друга. Разговаривают. Причем весело. Как старые друзья. Я успеваю подумать о том, что, возможно, чудо свершилось, и у них все налаживается. А потом приходит осознание: у нас гости, нужно держать марку. Тьфу ты, купился на очередное представление!
— …и она не против, как думаешь?
Перевожу взгляд на Федора. У него на лице написано, что он ждет ответа на какой-то вопрос.
— Оём ы?
Федя кривит лицо и сужает глаза, пытаясь вычленить из моего чавканья слова. Я запиваю блин водой и повторяю:
— О чем ты?
— Ты меня вообще слушаешь? — Федя недоволен тем, что я погружен в свои мысли и игнорирую его. Никак он не осознает, что мы не одного поля ягоды, и я всего лишь позволяю ему называть меня другом.
— Оксана, — говорит он, — думаешь, она…
— Кто? — обрываю я его грубо. — Стоп. Подружка Плаксы? Оксана?
Федя склоняет голову.
— Думаешь, она…
— Нет, — лыблюсь я.
— Да дай ты мне сказать!
— Зачем? Не будет она с тобой мутить. Ты себя видел?
Наконец-то расшевелил его. Глаза Феди краснеют от злости, тоненькие, почти женские пальцы с силой сжимают вилку. Но голос он умудряется контролировать.
— Поэтому я и здесь, — терпеливо говорит он, натягивая на лицо улыбку, его глаза при этом ледяные, как кристаллы льда. — Хочу тоже урвать кусочек пирога. Пока Плакса пляшет под твою дудку, ты мог бы посодействовать мне.
— Ага, — говорю я, откидываясь на спинку стула и отставляя пустую тарелку. — То есть, еще сегодня днем ты ехидничал, что мне с Плаксой ничего не светит, а сейчас вдруг поверил в мои силы? Не, бро, так не пойдет.
Я кошу глаза в сторону родителей, но они заняты друг другом. Уже минут пятнадцать. Что творится?!
Федя наклоняется ко мне и говорит быстро и нервно.
— Она мне нравится уже давно, понимаешь? И твои шашни с Олесей очень кстати. Мы могли бы устроить что-то вроде двойного свидания. Что тебе стоит?
У него из рта несет помоями. Так и хочется отодвинуться от него, а лучше угостить его жвачкой.
— Федя-Федя, — воркующим голосом говорю я. — Теперь я понимаю твою выгоду от нашего пари. Но ты ошибся, если подумал, что я стану тебе помогать.