— Говори, что хочешь, но я тебе не верю! Мало ли, чем ты мне запудришь голову, чтобы выиграть это свое несчастное пари!
Калиновский хватает меня за руку и стискивает пальцы.
— Мне плевать на это пари. И на Диану плевать. Разве ты не видишь, что я… что мне нужна ты? Мне плевать на все остальное!
— Мне не плевать! — выдергиваю руку и пячусь назад. Меня колотит озноб, трудно дышать. — Я не могу быть с человеком, который боится показать свою слабость. Главный страх для него – стать для кого-то уязвимым. Как я могу любить такого бесчувственного робота?!
Продолжаю пятиться назад. Мое сердце бешено колотится в груди. Пульс в ушах заглушает все остальное. Я пристально смотрю в лицо Калиновского, и я вижу, как его щеки становятся мокрыми. А затем он падает. Он падает на колени и не сводит с меня глаз.
— Как же ты не понимаешь, — дрожащим голосом говорит он, — я уже слаб. Рядом с тобой я – тот еще слабак.
Не могу поверить в то, что вижу. На нас оглядываются прохожие. Я подбегаю к нему и пытаюсь поднять его на ноги, но он действительно совсем слаб, в физическом плане. Обмяк, как переваренная вермишель. Тогда я тоже встаю на колени, и теперь мы похожи на двух ненормальных. Я глажу его по щекам, смываю его боль и страх. Он бормочет что-то бессвязное, и я больше не могу сдерживаться. Жадно целую его в губы, и все остальное становится неважным. Я забываю о том, кто я и кто он, о пари, об учебе, о своих страданиях и о своих целях. Я просто чувствую, что все правильно. Теперь все встало на свои места.
Глава 45. Матвей
— А что скажешь насчет вон той? — хитро спрашивает Тим, указывая головой вперед.
— Нет. Слишком простая. Мне нужна необычная!
— А вот эта?
— Спятил, что ли? По-твоему, у меня совсем нет вкуса?!
Тим смотрит на меня, приподнимая уголки губ. Эта его усмешка действует на нервы. И так волнуюсь, еще и он издевается.
— Не думал, что я доживу до этого дня, — многозначительно говорит Тима и подходит к худенькой продавщице. — Подскажите, пожалуйста, какая у вас есть самая необычная, умопомрачительная, наикрасивейшая орхидея? Мой друг хочет сделать подарок матери девушки. Сами понимаете, тут дело нешуточное.
Вот ведь козел! Флиртует с цветочницей, когда у меня тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти! Хотя, надо признаться, у него получается. Вот и на щечках девушки проявляется румянец, реснички опускает, поглядывает на него с нежностью. Вряд ли дело только в прибыльном клиенте, явно симпатизирует ему. И, надо же, Тима не смущается, наоборот, по-хозяйски облокачивается на стойку, скрещивает ступни и что-то щебечет девушке на ухо. Щечки розовеют еще сильнее. Так. Не время для глупостей. Успеет еще наиграться.
Подхожу к ним и смотрю прямо на продавщицу. Требуется какое-то время, чтобы она отвлеклась от Казановы-Тимофея и обратила внимание на меня.
Выходим из магазина спустя тридцать минут. Вроде бы выбрал, что надо. Вообще-то я в цветах не разбираюсь, но, по словам симпатичной продавщицы, «от такой красоты любая женщина будет в восторге». Хотя…
— Тим, я вернусь. Нет, все-таки возьму ту, сиреневую. Мне кажется, эта…
Тима кладет руки мне на плечи и смотрит на меня долгим пронизывающим взглядом.
— Успокоился? У вас все наладилось. Олеся довольна, ты счастлив. Все в порядке. Понравишься ты ее маме. Какой маме ты не нравился?
— Тьфу ты, дурак!
Смеется. Весело ему, блин. Резко меняется в лице и подмигивает мне.
— Смена караула! — радостно говорит он и легонько ударяет меня кулаком в плечо.
Это он так прощается, краем глаза замечаю, как он заворачивает обратно в магазин цветов. Вот, проказник.
Мне навстречу несется Олеся. На ней белые широкие брюки и черная блузка с коротким рукавом. Она похожа на модель, которая выпорхнула прямо со страниц модного журнала. Где же были мои глаза раньше? Как я мог не замечать такой красоты все эти годы учебы вместе?
Она подлетает, обнимает меня за шею и целует в губы. Отстраняется. Внимательно смотрит. Ее черные глаза снова гипнотизируют меня. При этом чувствую, как на губах появляется блаженная широкая улыбка, не поддающаяся контролю.
— Это тебе.
Протягиваю ей букет ромашек. Кроме этих милых цветов там еще какие-то ветки, похожие на папоротник, малюсенькие синие цветочки и мохнатые зеленые лапы непонятного растения. По мне, так будет ромашек. Леся завороженно смотрит на мой дар, принимает аккуратно, подносит к носу, вдыхает аромат. Потом встает на носочки и снова меня целует. В ее черных глазах пляшут искорки удовольствия. Вроде бы что-то резко меняется. Она прячет взгляд. Руки опускаются, и букет повисает вниз головой.
— Что? Что не так?
Пытаюсь дотронуться до ее руки, но она не позволяет.
— Ты кое-что не знаешь, — говорит она после паузы, видно, что слова даются ей нелегко. — Вообще-то я не хотела говорить, но не могу больше скрывать. Неправильно это.
Так. Чувствую, как по моему телу поднимается волна паники. Почти уже до горла добралась. Так.
— Так.
— Это касается пари. Видишь ли… я знала о нем с самого начала.
— С самого… Подожди, как это?
Леся отправляет мне короткий напряженный взгляд.
— Мы с Оксаной слышали вас. Там, за школой. На детской площадке. Мы зачем-то спрятались и подслушали.
— Ох, черт…
Олеся кривит лицо, опускает глаза.
— С того времени многое изменилось, — стараюсь говорить убедительно, — ты думаешь… Это все еще важно?
Она мгновенно реагирует. Поднимает голову и радостно улыбается.
— Нет! Уже неважно. Просто решила рассказать.
Мы идем вперед, рука об руку и только тогда до меня начинает доходить.
— Постой-ка. Получается, ты обо всем знала, но все равно согласилась на свидание со мной! Зачем?!
— Гм, — она сжимает мой локоть крепче, — мне не понравилось то, как ты говорил о девушках. Я хотела… наказать тебя, что ли. Восстановить справедливость. Хотела, чтобы кто-нибудь наконец-то тебя послал. Без обид.
— Да какие обиды? — бурчу я. — Но меня так никто и не послал. Ты ведь не собираешься это сделать?
— Не собираюсь, — ухмыляется она. — Это мне больше не нужно. Я же не знала тебя.
— Получается, не я один такой уж грешник, — смеюсь я. — Кто бы мог подумать? Мы оба играли в игры. Скажи, кто же в итоге победил?
Олеся с подозрением косится на орхидею, которую я держу так аккуратно, насколько это вообще возможно, кривится и выдает:
— Уж точно не моя мама. У нее есть точно такой же цветок.
Резко останавливаюсь и пялюсь на нее круглыми глазами.
— Да как же… Я же… Слушай, я не знал. Сейчас мы вернемся и… Вот черт!
Лицо Олеси непроницаемо. Затем начинает дрожать губа. Она больше не может сдерживаться и заливисто хохочет.
— Видел бы ты, — сквозь смех говорит она, — себя! Просто умора! Да пошутила я. Очень красивый цветок. Ей понравится, обещаю. Да не хмурься ты так.
— Смешно ей, обалдеть можно. Шутница какая!
Я демонстративно отцепляю ее руку от своего локтя и ускоряюсь. Она поспешно семенит за мной и умоляет не бежать так быстро, ведь она на каблуках. Я послушно притормаживаю, и мы снова идем рядом. Она успокаивающе гладит меня по спине, и моя тревога улетучивается.
Подходим к знакомому подъезду. Теперь я знаю код домофона. Да и не только это. Я знаю, что сегодняшний вечер пройдет отлично. Может, не все будет гладко. Возможно, будет много неловких пауз и взаимопонимание установится не сразу. Но это обязательно произойдет. Я знаю, что впервые после той истории с Дианой мне не страшно быть слабым, открытым, с распахнутой душой. Я знаю, что я – не победитель, не стальной безэмоцинальный человек с механическим сердцем, которого показывают на выставках и которым все восхищаются. И я этому рад.
*******************************************************************************************************