«Карета подана, принцесса».
Но я ведь уже расставила приоритеты, несмотря ни на что, не так ли?
О Боже…
Глава 36 — Срыв
Вероника
Ровно пятнадцать минут моё сердце не бьётся, а пытается изнутри выломать рёбра и вырваться наружу, чтобы самому, без нерешительной меня броситься к стоящему внизу такси и лететь на всех парах к любимому обманщику.
Ровно пятнадцать минут я практически не дышу — лёгкие от нервного перенапряжения напрочь забились стекловатой и кажется вот-вот начнут кровоточить.
Ровно пятнадцать минут я стою, вцепившись в подоконник, и приказываю себе не делать резких движений. Не делать глупостей. Не делать ничего, о чём потом буду горько жалеть всю оставшуюся жизнь.
Ведь если бы я была по-настоящему нужна Ярославу, то он попытался бы изменить моё мнение о нём. Он бы написал. Или позвонил. Или затащил под чёртовую лестницу и силой вынудил себя слушать. Свёл с ума, заставил бы перестать внимать голосу разума и поцеловал бы, окончательно отключая меня от суровой реальности. Вновь окунул бы в сказку. Вот только этот парень не сделал ровным счётом ничего, чтобы вернуть меня себе. Тот взгляд в столовой, полный муки, тоски и ненависти я в расчёт не беру. Какой с него прок, если мне до сих пор критически невыносимо?
Так почему же, как сказал Аммо, это Басов меня теперь ждёт? Почему я должна за ним бежать? Почему я обязана пытаться докапываться до правды, шляясь в ночи по злачным заведениям?
Ну уж нет!
Решительно крутанулась и бросилась к кровати, где накрылась одеялом с головой и зажала уши ладошками.
Всё! Нет меня! Вероника Истомина закончилась!
Вот только, кажется, само сердце услышало, как двигатель такси снова завёлся и машина спустя всего несколько секунд тронулась с места.
Вот и какой теперь сон? Какой к чёрту покой? И влепить себе пощёчину хочется со всей дури, чтобы в себя пришла, но вместо этого я снова слетаю с кровати и, путаясь в одеяле, рвусь к телефону, оставленному на подоконнике.
Там меня уже ждёт сообщение от Рафаэля:
«Жаль».
А я, ругая себя всеми известными нелицеприятиями словами и прикусывая язык до крови, строчу ответное, но до безобразия лживое:
«Не успела собраться».
Тут же его карандашик начинает бегать по экрану.
«Сколько тебе ещё нужно времени?»
Боже, я дура! Идиотка! Тупица! Безвольная влюблённая размазня!
«Минут пятнадцать, может, двадцать…»
«Ок».
И через несколько мгновений то же самое такси вновь занимает пост под моими окнами, а я, словно в зад ужаленная, принимаюсь носиться по тёмной комнате, выуживая из шифоньера топ, шорты, свежекупленные колготки в крупную сетку. А затем замираю в свете уличного фонаря и смотрю в едва различимое отражение в зеркале.
Неужели я решусь в таком виде показаться кому-то на глаза? Без белья. Одежда вся в облипочку — бёдра, талия, ноги… грудь — всё напоказ! Боже мой!
— Мать же убьёт тебя, Ника! — обращаюсь я сама к себе. — Что же ты творишь? О чём думаешь вообще? Очнись! Приди в себя, малахольная!
Зажмурилась. Потрясла кулачками в воздухе. И даже топнула ногой, умоляя сама себя:
— Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Не надо. Не делай этого…
Но ноги, казалось бы, сами понесли меня прочь из спальни, неслышно ступая по, застеленными ковровыми дорожками, половицам. Замерли в проходе в гостиную.
Тишина. Только часы на стене мерно и гулко отсчитывали секунду за секундой.
Дрожащими пальцами ухватилась за створки распашной двери и плавно её прикрыла до глухого щелчка, а затем повернулась и, подсвечивая себе телефоном, заглянула в обувницу. Меня манили мамины ботильоны на высоком каблуке, но я предпочла хотя бы здесь быть благоразумной и вытащила из коробки свои белые кеды, которые родительница позволяла надевать исключительно «на выход».
— Чем не повод? — прошептала я и ужаснулась от собственной наглости.
Обулась, встала и на желейных ногах поползла к входной двери, по пути накидывая на себя ветровку. С колотящимся где-то в горле сердцем максимально аккуратно крутанула завёртку и открыла себе путь во взрослую жизнь. Замерла на секунду перед тем, как покинуть квартиру, но в последнюю минуту развернулась и решила прихватить с собой ещё кое-что.
— Гулять так гулять, — буркнула себе под нос и сняла с вешалки мамину сумочку-сэдл, крохотную и изящную, расшитую по периметру блестящим, чёрным стеклярусом, — грешить так грешить…
Ключи в кулак и за дверь, прикрывая её и молясь всем известным богам, чтобы мама с бабушкой не проснулись. А затем бежать! Бежать, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки.