Ливни, резкие ветры и туманы, если сохраняется видимость на две сотни ярдов, не всегда меняют программу соревнований. Хотя жокею вряд ли удастся провести продуманный и правильный заезд, если он не видит, куда ступает нога лошади. А зрители, чтобы не замерзнуть, проводят больше времени в барах, чем на трибунах. Но даже официально признанная суровость нашего климата не может охладить страсть истинных приверженцев этого спорта, никакой холод не заставит их остаться дома. Даже в самую скверную погоду на трибунах можно увидеть под букмекерскими зонтиками группки жалких, промокших насквозь болельщиков, а на парадном круге – конюхов, с посиневшими носами и красными от холода руками бегающих трусцой рядом с лошадьми, и возле окошек тотализатора закутанных в теплые шарфы домохозяек, которые ставят сэкономленные пятьдесят пенсов на любимую лошадь. Только однажды снежная буря застала меня врасплох. Мне предстояло работать с лошадью Голлери на стипль-чезе в Уэтерби. Мери и я решили ехать поездом, потому что машина была в ремонте. Железная дорога постаралась как могла, чтобы сделать наше путешествие самым неудобным и неприятным из всех, какие у нас были, включая и перелет в открытом двухместном самолете через исчерна-черные скалы Пеннинских гор, чуть запорошенных снегом.
Когда мы с Голлери объезжали парадный круг, несколько снежинок лениво опускались к земле, когда же мы заняли свое место на старте, снег повалил густыми хлопьями, очень быстро он закрыл все вокруг, и мы уже не видели ни трибун, ни препятствий. Четверть часа мы кружили мимо трибун, а снег залеплял нам глаза, падал за воротник и все гуще закрывал землю. Когда стало ясно, что лошади еле вытаскивают ноги из глубоких сугробов и не смогут провести заезд в строгом соответствии с правилами, соревнования отменили, и собравшиеся в паддоке жокеи очень напоминали снежного человека.
Мери и я часто возвращались в Чешир в холодных автобусах и поездах и, по-моему, сделали небольшое открытие: мы беремся утверждать, что уголь, которым топили в залах ожидания авто– и железнодорожных вокзалов, очень напоминает ту золу, которую мы обычно выгребаем из печек по утрам.
Организаторы скачек, чтобы компенсировать жокеям бессмысленное путешествие, выплатили нам гонорар, как если бы мы участвовали в соревнованиях, которые не состоялись. Ну хоть одно утешение. До недавних пор нам платили только в том случае, если жокей уже принял старт. Но после одного-двух инцидентов, когда лошадь сбросила всадника еще в паддоке и он в результате получил травму, или лошадь по дороге на старт поранила себя и была снята с соревнований, приняли решение выплачивать жокею гонорар, если он успел взвеситься.
Снежная буря в Уэтерби убедительно подтвердила справедливость новых правил. Но пока жокеи радовались проявленной заботе, начали происходить удивительные вещи. Клерки, работавшие в весовой, в туманные дни перестали справляться с длиннющей очередью ухмылявшихся жокеев, которые переодевались в свою форму задолго до начала первого заезда, хотя не вызывал сомнений тот факт, что им придется тут же снова надеть обычный костюм и отправляться домой. Некоторые предприимчивые молодые нарушители правил разработали метод, как пройти весовую (а следовательно, и получить гонорар), если лошадь даже не заявлена на эти соревнования. Их метод так и не удалось раскрыть. Зато клерки в весовой стали ужасно подозрительны к любому жокею, который на минуту раньше решил взвеситься. В туманные дни лошади, тренеры и владельцы в нетерпении ждали, когда же наконец их жокей преодолеет денежный барьер у весов. Увы, деньги отняли у игры веселье.
Беды, которые приносят нам травмы, и плохая погода случаются так часто, что человек иногда не выдерживает и спрашивает себя: «Господи, ну кто заставляет меня быть жокеем?» Но прежде чем я попытаюсь ответить на этот вопрос, надо упомянуть еще одно неблагоприятное обстоятельство. Обстоятельство, хотя не так легко видимое и не такое определенное, как первые два, но, пожалуй, более болезненное. Я назвал бы его разочарованием.
Во-первых, непосредственное разочарование, что приходится пропустить скачки из-за травмы или мороза. Это довольно простое чувство, потому что каждый понимает, что не в его власти изменить погоду или избежать травм. Но кости срастутся, тепло рано или поздно наступит, и все снова будет хорошо.
Во-вторых, разочарование, которое вызвано тем, что скачку, которую вполне обоснованно надеялся выиграть, проиграл. Остается тяжелое чувство, потому что по твоей вине пошла насмарку вся работа тренера, разбиты надежды владельца лошади. Хотя обычно причина такого разочарования заключается в том, что не твоя лошадь в этот день оказалась лучшей, и как бы ни был искусен и настойчив жокей, как ни была бы у него сильна воля к победе, он не может выиграть, если его лошадь не совсем хороша.
На скаковой дорожке возникает так много неожиданностей, которые ни один жокей не может ни предвидеть, ни избежать, и это при том, что иногда три секунды промедления стоят победы. В нужный момент твоя лошадь может оказаться в плохом настроении, ей может не понравиться препятствие, ее могут раздражать мягкость или скользкость грунта, она может ушибиться у предыдущего барьера и теперь с излишней осторожностью подходить к следующему, ее могут толкнуть или ударить копытом другие лошади, которые потеряли равновесие или упали, она может сбиться с ноги и упасть сама, несмотря на все усилия жокея подвести ее правильно к барьеру. Лошадь может растянуть сухожилия или ударить себя задними ногами по передним, обойти стороной препятствие и быть снятой с соревнований. И все эти непредвидимые обстоятельства жокей не может предотвратить.
Случается, что он даже пересек финишную прямую первым, а по объективным причинам считается, что он пришел вторым: допустим, лошадь очень устала и не пересекла финиш по прямой, или оттолкнула от финиша другую лошадь, или его отодвинули на второе место по техническим причинам, к примеру, скакун не отвечает полностью стандарту, нужному для этого заезда, или вес всадника был больше (меньше) положенного. Вряд ли что-нибудь так удручает жокея, как такое решение. Трудный заезд, трудная победа, и вдруг ее отняли у него и присудили кому-то другому. Правда, современные правила более милосердны, и если ясно, что небольшое отклонение произошло случайно, а не с умыслом помешать другой лошади выиграть, стюарды могут принять решение, удовлетворяющее амбиции обоих наездников.
Еще бывают седла со скверной подпругой, которые скользят по спине лошади и даже сползают ей под живот, поводья и стремена из плохой кожи, которая рвется, и мундштуки, которые болтаются рядом со ртом лошади.
Как-то в Варвике я работал с мерином Квик Уан, которого тренировал Джордж Оуэн. В заезде было мало участников, так как все понимали, что другая лошадь Джорджа, Фор Тен, только что выигравшая Золотой кубок, если не упадет, то почти наверняка победит. Джордж попросил меня вести скачку сразу за Фор Теном, на случай чего-нибудь непредвиденного. Он был несколько ошеломлен, увидев, что после первого барьера Квик Уан вырвался вперед, а его жокей в нарушение всех обговоренных планов не обращает на это внимания. Но еще больше был ошеломлен сам жокей. Когда Квик Уан приземлялся после первого барьера, его мундштук сломался и выпал изо рта, и все три мили заезда я сидел у него на спине в роли беспомощного пассажира. К счастью, скаковая дорожка была огорожена, и Квик Уан не выражал желания перепрыгнуть через забор и отправиться гулять в чисто поле, в этом мы с ним достигли полного согласия, но я сидел в седле, не имея возможности ни затормозить, ни подбодрить своего скакуна.
Между двумя последними препятствиями Фор Тен без труда обошел нас, и мы пересекли финиш вторыми. Я не мог остановиться и полагал, что мой неутомимый Квик Уан пройдет всю дистанцию еще раз, но он понял намек Фор Тена, соседа по конюшне, шагавшего перед нами, и доверчиво направился следом за ним в паддок. Джордж извинился за случившееся и объяснил, что, видимо, металл оказался с дефектом, потому что удила совсем новые.