– Ладно, тогда все в порядке, – говорю я, хоть мы с ней ни разу еще о религии и не беседовали.
– Если тебе интересно, я подалась в католички после того, как вышла за Эверетта, – сообщает она, и на лице ее появляется какое-то странное выражение. – Они многое делают для больниц. И Папа – старикан, по-моему, неплохой. А до того я была паршивой методисткой, как и все в Техасе, не считая баптистов.
– Ну и отлично, – говорю я, крепко сжимая ее руку.
– Свобода выбора. – И она легкой походкой направляется к продающим страховки автоматам.
Я уже снова повеселел. Людные места неизменно оказывают на меня целительное действие, если я чем и страдаю, то никак не противоположностью агорафобии. Мне нравится дышать одним воздухом с толпой. В определенном смысле, такие места – моя стихия. Даже залитые желтым светом автовокзалы и мрачные станции метро наполняют меня ощущением безопасности, чувством, что созданы они для меня и ближних моих. Женившись на Экс, я возненавидел мучительные летние недели, которые мы проводили сначала в клубе «Гора гурона», а после в бирмингемском клубе «Сумаховые холмы», одним из учредителей которого был ее отец. Я ненавидел атмосферу привилегированности и покоя, приглушенный, нервный шумок среднезападной исключительности. Думал, что они дурно влияют на детей, и удирал с Ральфом в Детройтский зоопарк, в Ботанический сад на острове Бель-Айл, а однажды добрался даже до Анн-Арборского дендрария. У Экс вся жизнь была напичкана привилегиями – клубы, зарезервированные столики, абонементы на бейсбольные матчи, – впрочем, я думал, что оно ничего не значит, хватало бы сил, чтобы все это вынести, а у нее хватало.
Разглядывая табло прилетов, я обнаруживаю неподалеку знакомое лицо и проникаюсь надеждой увернуться от него не замеченным. Это длинная физиономия Финчера Барксдейла. В руке его белеет билет «Юнайтед», с плеча свисает большая, украшенная эмблемой TWA сумка для гольфовых клюшек. Финчер – мой врач-терапевт, я уже рассказывал, как обращался к нему по поводу бухающего сердца и услышал, что это, скорее всего, возрастное, что многие мужчины, приближаясь к сорока, начинают страдать от симптомов, которые медицинская наука объяснить не в состоянии и которые исчезают затем сами собой.
Финчер – один из долговязых, широких в бедрах, неопределенно женственных южан с волосистыми руками, такие господа обычно становятся скучающими адвокатами или врачами, я их не люблю, хотя, когда наша семья только перебралась в Хаддам, а я был малого калибра знаменитостью, чью фотографию напечатал «Ньюсуик», мы с Экс дружили с ним и его женой Дасти. Выпускник университета Вандербильта, он старше меня года на три, но выглядит моложе. Медицину Финчер изучал в университете Хопкинса, там же закончил ординатуру, и, хоть он мне ни капельки не нравится, я рад иметь такого врача. Я быстренько отворачиваюсь к большому окну, за которым виднеются безжизненные очертания Ньюарка, не питая, впрочем, сомнений, что Финчер заметил меня и ждет подтверждений того, что я его тоже заметил. Заговаривать с ним мне нисколько не хочется, пусть начинает сам.
– Кого я вижу! Куда это мы собрались, братец Фрэнк?
Это бухающий южный баритон Финчера, я, еще не обернувшись, знаю, что он пытается сдержать белозубую лукавую улыбку и озирается по сторонам, дабы выяснить, кто еще его услышал. Он протягивает мне не глядя мягкую ладонь. Вообще-то, мы с ним в одном студенческом братстве не состояли. Я принадлежал к «Сигма Хи», он к «Фи Дельта», хотя однажды Финчер и высказал предположение, что у нас может иметься общая дальняя родственница, некая тетушка Баскомб из Мемфиса. Я тогда эту его иллюзию разрушил.
– Дела, Финчер, – небрежно сообщаю я, тряся его длинную, костлявую руку и надеясь, что Викки вернется еще не скоро. Финчер – ходок со стажем, он получит изрядное удовольствие, заставив меня поеживаться, объясняя, кто моя спутница. Таков один из недостатков публичных мест, временами вы натыкаетесь там на людей, от свидания с коими были бы рады откупиться.
На Финчере дурацкие зеленые штаны с узором из перекрещенных красных флажков, синий пуловер с надписью «Национальный гольф-клуб Огасты» и низкие двухцветные туфли с черными кожаными кисточками. Выглядит он дурак дураком и, несомненно, летит куда-то играть в гольф – на Киава-Айленд, где он владеет на паях с кем-то еще кооперативной квартирой, или в Сан-Диего, куда отправляется раз шесть-восемь в год на съезды врачей.
– А вы, Финчер? – без малейшего интереса осведомляюсь я.
– Да вот решил заскочить в Мемфис, Фрэнк, немного отдохнуть в Мемфисе. – Финчер покачивается на каблуках взад-вперед, позвякивает в кармане мелочью. О жене – ни слова. – С тех пор как мы потеряли папу, Фрэнк, я, естественно, стал разъезжать побольше. Матушка моя, счастлив сказать, справляется хорошо, очень хорошо. Да и друзья сплотили вокруг нее ряды.