Тамара, совсем захлебнувшись, подскочила к "рафику", прервала заворчавшего было Савелова:
- Владислав Евгеньевич, миленький, у-у-ух, простите! Знаете же - бабе Зине подарок покупала. Вот - спрятать надо. Она сейчас уже тут будет. У-у-ух! Привет, Галя! Домой?..
Только коробку заныкали, показалась через дорогу от светофора семенящая Зинаида Григорьевна. По лицу её читалось: понабрала пискунам своим целое беремя подарков. Владислав Евгеньевич повеселел, засуетился.
- Быстренько, бабоньки, быстренько! Время не ждёт. Ну-ка, опля!
Он помог Гале Лукошко затащить коляску, сумку. Все устроились, расселись. Савелов обежал микроавтобус, взгромоздился за руль, дал двигателю питание, поправил бодро очки.
- Ну, с Богом!
В это обеденное пустынное время машины на московской трассе встречались редко. Савелов, выбравшись из города, поддал газу. Сейчас прокрутят пятнадцать кэмэ, свернут на свой родной проселок, а там до Глазково всего-то восемь верст. По обе стороны дороги сплошными зелёными стенами с белыми столбиками берёз тянулись дремучие лесополосы. Время от времени, на перекрестках, они обрывались широкими проломами, и тогда в просвет далеко были видны сочные ворсистые ковры овсов, свёклы, молодой кукурузы. Жизнь бурно цвела в красках обильного лета. В салоне "рафика" при открытых окнах приятно провевало, наносило запахом зелёней. Хорошо, покойно - самый отдых, когда хлопоты позади и ты в дороге.
- Зинаида Григорьевна, - на миг обернулся Савелов, - вы уж меня простите, но, честное слово, не могу я сегодня вас проводить.
- Куда? - искренне удивилась главбух.
- Как куда? На заслуженный отдых, конечно. Ведь у вас девятого, в воскресенье, юбилей? Ну вот мы и решили сегодня устроить торжественные проводы на пенсию - понедельник-то день тяжёлый. Так что - готовьтесь. Я уже с парторгом всё обговорил. А у меня, сами понимаете, свой сегодня юбилей. Брат из Москвы приехал, сына из Воронежа ждем... Вы уж простите!
- Да что вы, что вы, - замахала сухой коричневой ладошкой Зинаида Григорьевна. - Я вообще не хочу никаких торжеств. Что вы!
- Нет, нет, Зинаидочка Григорьевна, миленькая! - всполошилась Тамара. Тридцать пять лет на одном месте... Это же раз в жизни бывает - как свадьба!
- Ну, свадьба и не одна может быть, - хохотнул Савелов. - Я вон дважды на собственных свадьбах гулял.
- То вы, Владислав Евгеньевич... А кстати, Владислав Евгеньевич, вы домой уйдёте, а нам с Зинаидой Григорьевной отдуваться, да? Ведь дали только половину - всего сто четыре тыщи. Да и гляньте, в каком виде: одни сотенные и полусотенные - что я с ними буду делать, как делить?
Тамара вжикнула молнией клеенчатой хозяйственной сумки и показала всем содержимое - толстые пачки 50- и 100-рублевых купюр.
- Пожалуйста! Только-толечко четыре тыщи дали десятками. Ну как я зарплату буду выдавать? И кому? На всех не хватит.
- Ну, во-первых, - веско, начальственным голосом распорядился Савелов, - всем конторским выдашь, чтоб не лаяли. Потом - дояркам и скотникам, свекловичницам обязательно. Ну, а что останется - передовикам. Там с парторгом решите - кому. Остальным объясняйте, получат в понедельник.
Савелов опять на мгновение обернулся, заметил, как заворожено уставилась на радужные пачки Галя Лукошко, усмехнулся:
- Что, громадные деньги? Да-а-а, здесь бы на одного, так и до конца жизни можно не работать...
Минут пять ехали молча. Савелов глянул в зеркальце:
Зинаида Григорьевна клевала носом, клонилась в дремоте к коленям. Галя Лукошко, нимало не беспокоясь, выпростала большую сдобную грудь и прижала притихшую Катерину к вкусному шоколадному соску. Тамара копошилась в своих свертках, доставала, видно, туфли свадебные - похвастаться. Сумка с деньгами преспокойно валялась на втором сидении.
"Рафик" вдруг дрогнул, почуяв тормоза, замедлил бег и начал прижиматься к обочине, останавливаться.
- Что случилось?!
3
К пяти часам вечера у конторы совхоза "Глазковский" собралось всё село. Пересуды, реплики, охи, ахи.
Микроавтобус с главным инженером, бухгалтером, кассиром и зарплатой исчез бесследно, словно растаял и испарился под безжалостным солнцем. Главный агроном на своем "пирожке" уже сгонял в город, узнал в банке: деньги, правда в половинной сумме, были выданы ещё в час дня. Темно-зеленый "рафик" от здания банка отъехал около двух - это зафиксировал водитель "Нивы", загоравший на стоянке с утра. Агроном с участковым снова помчались по дороге в областной центр, надеясь что-либо обнаружить. Уже позвонили и в милицию - дело серьёзное.
Несколько особняком - так как-то само собой получилось - у конторы стояла кучка людей, на которых остальные избегали смотреть: уже зарёванная дочь Зинаиды Григорьевны с ребёнком на руках, тоже плачущая беременная жена Савелова, рядом - мрачные его брат и сын. Матери Тамары Кузовкиной не было видно, она, пользуясь затишьем в конторе, спешила отмыть в ней полы. Насупленный же отчим Тамары держался от родственников пропавших чуть в стороне, поближе к толпе.
И тут гомон стих, все уставились, наблюдая, как к конторе подкатывал на своем спортивном велосипеде Славик Дольский. Он был, вероятно, единственным человеком, кто не знал ещё о зловещем ЧП. Катил Славик как-то странно: переднее колесо его велика явно выписывало вензеля. Белые лампасы на адидасовских штанах Славика испачканы зелёнью, локоть левой руки кровавится ссадиной, жокейская шапочка с большим пластиковым козырьком сползла на самые брови. Что такое, батюшки? Да неужто совхозный спортсмен и вожак молодёжи в зюзю пьян?! И правда, Славик Дольский находился явно подшофе, что -- не будь сейчасных обстоятельств -- тоже посчиталось бы чрезвычайным происшествием.
Колька Тулин, ближайший Славин дружок, кинулся ему навстречу первым сообщить новость.
- Слыхал, Славик?
- Чего? Про убийство?
- Типун тебе! Ты чё? Какое убийство?
Славик встряхнулся, напряг скулы.
- Да болтают старухи, уже слыхал...
- Так пока не знаем ничё. Ищут вот - пропали. Томка там... А ты где это нарезался? Ты ж трезвенник-язвенник...
- Да так, случайно...
И тут раздался вскрик: "Едет!"
Все вскинулись, подумав - "рафик". Но на околице показался синий "москвичок" агронома. Он отчаянно пылил по проселку, торопясь на всех порах с какой-то вестью.
Весть эта оглушила глазковцев. Жена Савелова взвыла в голос, тут же захлебнулась криком и грохнулась оземь - мужики и подхватить не успели. Зарыдала и дочь Зинаиды Григорьевны. Завсхлипывали, заахали бабы в толпе. У матерей, чьи дочки с малышами наезжали теперь из города, остановились от жуткого предчувствия сердца. Славика Дольского начало трясти крупной дрожью, он заскрипел зубами, из глаз его выдавились слёзы, губы покривило судорогой. Он развернул велосипед, разогнал, вскочил на ходу в седло, но сорвался на раму, чуть не грохнулся, однако сумел поправиться, нашарил кроссовками педали и рванул прочь от людей - стыдясь, наверное, ненужных слёз.