- Понял.
Я весь дрожу как осиновый лист, а ему хоть бы что! И ведь ничего не понял, все забыл этот Херувим или Серафим. Повернулся к набегающему Пономареву в упор и стоит как пень.
- Беги же! Беги!
Хватает палочку - и ну, думаю, что как сейчас рванет не в ту сторону? Нет, повертывается и как припустит, будто на стометровке!
- Куда! Тише!
Уже далеко. Ну, ясно - на втором круге кончится. Ах, думаю, как хорошо было, когда я сам только и бегал. Черт бы побрал эту тренерскую долю. Я даже отвернулся.
Вдруг слышу, стадион другим голосом зашумел, а По- рывкин Боря басит удивленно:
- Скажи на милость! Достает!
Смотрю и глазам не верю. Вроде бы тяжело бежит новенький, а уже пятнадцать метров разрыв, десять...
Что тут поднялось! Девчонки наши визжат: «Сима! Сима!» Автозаводские - своему: «Эдик! Эдик!» Наши парни: «Давай, давай, Серафимушка!» Вы же знаете: когда свой выигрывает, он тебе словно родной.
В самом невыгодном для себя месте, на вираже, он вдруг выходит вперед - и меня снова из жара в холод кинуло: что ему еще надо? Тут Боря Порывкин своим басом на весь стадион:
- Вперед!
Я чуть было его не стукнул! Но ведь добежал Серафим. Мало того, финиш, а он все бежит. До меня добежал.
- Стой! Хватит!
- Разве все?
- Конечно, победа!
- А я думал, еще круг. Ваш лохматый ка-ак крикнет, ну я и прибавил.
- Да ты, хороший мой, еще вон где финишировал.
- Это где тряпочка висела?
- Ну да!..»
Соревнования были, как мы сейчас говорим, на уровне производственных коллективов, еще никто, кроме «сер- повцев», не оценил героя дня, а между тем именно с того забега в жизни обоих Знаменских наметился поворот.
Они работали неподалеку от завода «Серп и молот», на заводике «Люкс». Администрацию, иностранное акционерное общество, физкультура не интересовала, однако из уважения к соседу, крупнейшему в Москве предприятию, она шла навстречу просьбам «Серпа и молота» и отпускала двух чернорабочих на соревнования. Заводские команды в то время довольно часто ездили друг к другу - вот и Знаменские тем летом отправлялись то в Тулу, то в Серпухов. Программы встреч были сплошной импровизацией, и гости поневоле становились универсалами: пробегут в эстафетах и тут же играют в футбол, а вечером петь, плясать - опять те же. Знаменские понемногу привыкали к тому, что было для них совершенно ново, - к веселому, дружному духу рабочей коммуны и атмосфере состязания, спортивной борьбы.
В августе 1932 года они перешли работать на «Серп и молот», а в октябре произошла новая неожиданность.
Был объявлен посвященный Максиму Горькому пятнадцатикилометровый пробег Химки - Москва. Старт - у пристани, финиш - на Тверской (позже переименованной в улицу Горького) за телеграфом. Участвовали столичные и ленинградские стайеры, а также зарубежные гости, спортсмены из немецкого рабочего клуба «Фихте».
Георгия тем летом посылали на профсоюзные соревнования от союза металлистов в Ленинград. Впервые в жизни приняв старт на 5000 метров, он, что называется, заблудился на дистанции. После первых же кругов у него словно память отшибло: сколько он пробежал, сколько еще впереди? - ничего не помнит.
Дистанция 15 километров представилась ему в три раза сложнее, и он оробел.
Серафим пытался его уговорить:
- Ведь вместе побежим - авось вдвоем не заблудимся.
Но Георгий не рискнул.
Старт давали под вечер. Бегунов собралось около сотни. Сильнейшие, по тогдашним правилам, стали в первом ряду, но Серафиму эти правила были неведомы, и он тоже протиснулся в первый ряд. Его осадили - здесь пока не твое место! Крошечный эпизод этот послужил тому, что еще на старте Серафим обратил на себя внимание как явно зеленый новичок. Побежали...
Вспоминает один из первых соперников Знаменских на беговой дорожке заслуженный мастер спорта Л. С. Либкинд:
«...И вот вижу я, тот нахальный парень опять вперед выходит. Мы цепочкой бежим, чтоб друг друга видеть, а он ни к кому не пристраивается, нашет себе в одиночку. Дорога по-осеннему грязная (асфальта, как сейчас, тогда и в помине не было), иногда так складывается, что мы за ним как за головным тянемся. Он шаги услышит и застесняется первым бежать - с твердого пути чуть ли не в лужу перейдет. Мы-то все друг друга знаем, немцы все наперечет - вон они все пятеро позади, а этот чей же?.. Пробегаем Покровское-Стрешнево, скоро город, пошла булыжная мостовая, народу по сторонам все больше, автомобили, извозчики. Саша Маляев повертел головой и прибавил ходу. За ним Миронов потянулся - наш динамовец, Прокофьев - ленинградец и я...»
Что же произошло дальше? Рассказ продолжает еще один очевидец, Б. Н. Львов:
«...Я был судьей на финише. К телеграфу, как вы знаете, улица идет под горку. Тверская тогда была уже вдвое, а то и втрое, толпа выплеснулась с тротуаров на мостовую, только узкая дорожка просматривалась. Ждем. Слышим: шум, возгласы - значит, бегут.
Главный судья взял в руки рупор, милиционеры замахали руками в белых перчатках, мы натянули ленточку. Кто же впереди? Наверное, Маляев - кому же, как не ему, чемпиону и рекордсмену, выигрывать! Видим - бежит. Что такое? Если Маляев, то майка должна быть синяя, сиреневая, а тут какой-то весь в белом, да и манера бега совсем не маляевская. Неужели кто-то из гостей-немцев? Фигура грузная, бежит вперевалку, а Маляева и рядом не видать? Кто? Кто такой? - спрашивают все вокруг. И вдруг он пропал...»
Серафим (а это был он) все же заблудился. В октябрьских сумерках и уличной суетне он перед самым финишем свернул с узкой дорожки вправо, в Газетный переулок, а пока выбирался, Маляев, который до тех пор делал отчаянные попытки его догнать, уже финишировал.
Но зрители были справедливы - их подлинным героем оказался тот, что пришел вторым, - Знаменский. Его обступили, вместе с ним двигалось кольцо народа, и он, не зная, куда идти, остановился. Размазывая пот и грязь, его хлопали по спине и говорили, что он молодец. Пять, десять, двадцать раз он ответил одно и то же: как зовут, чей - московский или приезжий - и где работает. Наконец он различил среди массы лиц одно знакомое, своего, заводского, и спросил, не видел ли тот Георгия, который обещал привезти со старта штаны и рубашку.
Подошли судьи и тоже спросили фамилию и где работает.
- Давно занимаетесь спортом?
- Да вроде бы еще не начинал.
- А сколько вам лет?..
Разговоры о пробеге в тот вечер и наутро шли по всей Москве. Очевидцы рассказывали, что «вот ведь как получилось: бежал первым и самую малость не выиграл», «а парень-то какой: ничуть не горевал, что не первый, а радовался больше самого Маляева», «раньше и не бегал вовсе, а потом на тебе...»
Интерес возрос, когда услыхали, что есть и второй Знаменский, еще посильнее будет.
Газета «Красный спорт» подчеркнула, что Серафим Знаменский представляет собою спортивные таланты, кроющиеся в рабочем классе и что этим талантам открыта широкая дорога. И поскольку событие произошло меньше чем за месяц до пятнадцатой годовщины пролетарской революции (потому и пробег состоялся на 15 километров), то москвичи были особенно порадованы.
С тех пор интерес к Знаменским уже не пропадал никогда. Очерк этот написан, главным образом, на основе бесед с теми, кто знал их, встречался с ними или видел, как они бегали. Оказалось, людей таких множество, и все, как один, рассказывали о Знаменских с искренней симпатией. Если в наши дни выйти на улицу, где братья жили, когда учились в мединституте, часов в семь утра, то непременно встретишь бегущих мужчин в спортивных костюмах. И пожилые люди, глядя на них, говорят: «А, опять Знаменские бегут!»
В чем же причина такой поразительной популярности?
Один из их товарищей по спорту, Н. Н. Денисов, на то сказал:
«Есть спортсмены, которые появляются точно тогда, когда в них больше всего нуждается время. Время как бы их поджидает, и они не обманывают общих ожиданий. Такими спортсменами и были братья Знаменские».
Георгий родился в 1903 году, Серафим в 1906-м, а всего в семье Знаменских было четыре сына и пять дочерей. Их мать звали Анфиса Ивановна, отца - Иван Васильевич, и был он в одной из многих тысяч русских деревушек священником.