Тогда она впервые держала в руках грамоту райсовета физкультуры. Здесь даже не подходит слово «завоевала». Она спокойно и быстро обогнала всех своих соперников. Ей это не стоило большого труда. Ведь ребят со своей улицы она обгоняла на лыжах даже с двухгодовалой племянницей Галей на руках.
Первыми Любкиными соперниками на лыжне были мальчишки Гольяновки. Они «тренировали» ее беспощадно. Когда она обгоняла одного, тут же подбегал другой и говорил: «А меня слабо обогнать!» И без передышки, пренебрегая всеми международными спортивными правилами, рассчитанными на сохранение здоровья спортсменов, шла Любка с очередным мальчишкой, отчаянно хотевшим перегнать ее. Не было случая, чтобы Любку обошли.
Однажды Сергей Дмитриевич увидел, как Любка идет на одной лыже, и у него дух захватило от удовольствия: «Не покачнется, чертовка! И откуда у нее только такое чувство равновесия? Ведь со спортсменов на тренировках сто потов сойдет, прежде чем они добьются такой устойчивости, а ей, видно, природой отпущено».
Вспомнилось ему, как первый раз сажал десятилетнюю Любу на свой велосипед. Хотел ее придержать, а она уже спокойно едет, смеется, оглядываясь на него.
- Ты что, уже раньше каталась?
- Никогда, дядя Сережа. У нас же нет ни у кого велосипеда.
Признаться, даже не поверил он тогда Любке. «Хочет, видно, прихвастнуть».
Но Любка врать не умела.
Люба очень любила Сергея Дмитриевича, он стал ей и отцом, и старшим братом, и другом. А ему дома часто жаловались на Любу, что не хочет учиться, вот и на второй год, наверное, останется. Отчаянная больно и непоседа. Про погромы лавки с утильсырьем слышал. Как бы не в ту сторону девчонка не свернула. Горяча и неосмотрительна.
- Люб, хочешь настоящей спортсменкой стать? Знаешь, где стадион «Сталинец»? Пойди разыщи Пенязеву Антонину Григорьевну. Она заслуженный мастер спорта СССР по лыжам. Скажи, что хочешь у нее тренироваться. А будет спрашивать, кто послал, скажи - сама пришла.
Люба удивленно посмотрела на него. Ведь дядя Сережа признавался сам не раз, что ему нравятся ее откровенность, правдивость. Говорил: «Любаша, ты не верь, что молчание - это всегда золото. Молчание бывает разное. Иногда это подвиг, если ты не выдашь друга, а иногда это предательство, если ты не предупредишь друга о беде. Молчать удобно, верно, но чаще оно все-таки сродни подлости».
- Дядя Сережа, не понимаю, почему не сказать, что ты меня прислал?
- Любаша, я не хочу, чтобы Антонина Григорьевна взяла тебя к себе только из уважения ко мне. А то еще, чего доброго, сочтет мою просьбу приказом. Я же в некотором роде их начальник. Если Антонина Григорьевна увидит, что ты способная лыжница, она тебя и без моей рекомендации возьмет.
- Ясно, дядя Сережа, не выдам, не подведу.
«Да, к сожалению, не часто можно преподносить такие подарки своим коллегам! Интересно, сумеет оценить ее как лыжницу Антонина Григорьевна? Не упустит?»
На стадионе «Сталинец» в тренерской раздался стук в дверь. На пороге стояла девушка среднего роста, в брюках и пальто нараспашку.
- Здравствуйте! Можно мне поговорить с Антониной Григорьевной Пенязевой?
Антонина Григорьевна встала.
- Здравствуй! Я Пенязева.
Люба взглянула на нее решительно и озорно.
- А я Люба Кулакова. Хочу, чтобы вы меня тренировали.
- Откуда ты обо мне знаешь?
- Знаю!
- Давно на лыжах ходишь?
- Как себя помню.
- Какие у тебя лыжи?
- Недавно подарили фабричные, а всегда - самоделки. Сначала папа мастерил, потом - братья, последние - сама.
- В соревнованиях участвовала?
- Да, есть грамота - первое место в районе.
- Сколько тебе лет?
- В этом году будет шестнадцать.
- Ну что ж, приходи на тренировку, посмотрю, как ты ходишь на лыжах.
На стадионе «Сталинец» очередная тренировка. Пришла и Люба. Антонина Григорьевна дала Любе лыжи, и они пошли на лыжню вместе со спортсменками. Пенязева объявила старт. «Раз!» И Любка рванулась. Единственный резкий толчок, а потом эта девочка преобразилась. Мягкие, кошачьи движения, полная расслабленность и невероятная работа палок. Антонина Григорьевна увеличила темп. Люба справляется, успевает за жен- щинами-мастерами. А ведь ей нет и шестнадцати.
Антонина Григорьевна смотрит со все нарастающим удивлением, удовольствием и даже завистью. Легко и свободно, красиво идет девочка! Пенязева еще увеличивает нагрузку и внимательно следит за новенькой. Что же это такое? Самородок! Как идет спокойно и накатисто! Пенязева просто любуется, зовет своих коллег, а они уже с интересом следят за незнакомой лыжницей. Только Любка ничего не видит и знай себе работает ногами и руками. Тренировка окончена.
- Ну что же, девочка! Тебя, пожалуй, и учить нечему. Быть тебе чемпионкой!
Любка засмеялась. И тут Антонина Григорьевна увидела, какая она славная и милая. Ничего примечательного и яркого не было в ее лице. Светлые бровки, даже бровями не назовешь их, светлые реснички, светлые волосы, зачесанные налево, близко расположены и глубоко сидят небольшие голубые озорные глаза. Носик прямой, слегка приплюснутый, небольшой рот. Лицо скуластое, задорное, мальчишеское, а вот засмеялась - и сразу стала женственней, мягче. Захотелось смотреть на нее. Такие зубы называют сахарными. Лицо, очень легкое на улыбку. Улыбка, открытая и доверчивая, дерзкая и отчаянная, а девочка ожидает чуда и счастья.
И Антонина Григорьевна рассмеялась вместе с ней. Уж очень хорошо и заразительно хохочет ее новая воспитанница.
- Мамуля, - и Любка закружила Евдокию Трифоновну по комнате.
- Оставь, озорница!
- Не оставлю, - целуя ее, говорила Люба. - Меня будет тренировать сама Пенязева Антонина Григорьевна. Значит, я многообещающая. Увидишь, скоро в газетах обо мне напишут!
- Любаша, что ты говоришь? В каких газетах? За уроки-то опять не бралась. И где ты все время пропадала?
- Наверное, мой ум весь в ноги и руки ушел.
- Ох, и когда ты его только в голову загонишь?
- Не робей, мама, все будет в порядке. Наши спят? Иди и ты ложись. Я все доделаю.
В доме наступила тишина, но Евдокия Трифоновна долго не могла заснуть. Прислушивалась, как Люба убирается. А вот загремели лыжи. «И что она все время с ними возится? Какие-то ремни к ним пристраивает. Господи, что же с ней будет? Уж пора бы ей семилетку закончить, а там и на работу. Видно, учеба не по ней».
И не знала Евдокия Трифоновна, что дочка нашла сегодня и свое призвание, и друзей, с которыми потом пошла на смерть.
Антонина Григорьевна Пенязева стала не только ей тренером, наставницей, воспитателем, но и просто близким человеком. Люба преклонялась перед ней. Мнением ее бесконечно дорожила. Люба быстро располагала к себе людей. Вот и Антонина Григорьевна, много знающая и добрая, щедро делилась своим опытом и знаниями с этой девушкой. Она сразу почувствовала незаурядность и своеобычность этой простой девочки. Заводила, бедовая и озорная, задиристая со своими ровесниками, Люба, от природы наделенная внутренним благородством, с большим уважением и даже почтением относилась к старшим. Она знала, где и с кем можно поозорничать. Отчаянная и смешливая, напористая и смекалистая, она тянулась к хорошим людям, платя им бесконечным доверием и своей удивительной непосредственностью. Как-то на очередных занятиях на стадионе Любку спросили:
- Какой у нас высший орган власти?
- Милиция, - отчеканила Любка, по-своему распределив и власть и силу. Любка знала немного, но старалась сама собственным разумением дойти до самой сути.
Прошел год. Люба все время пропадала на стадионе. Антонину Григорьевну беспокоило это. Привязавшись к Любе, она не раз чуть ли не силой отводила ее в школу.
- Любаша, учти, без образования даже с твоими физическими возможностями далеко не уедешь. Как ты думаешь жить дальше? Ведь лыжницы выступают примерно до тридцати лет - самые высокие результаты у женщин в это время. А потом? С лыжами расставаться знаешь как трудно? Захочешь тренировать спортсменов, а образования не будет.