Фаворский разъяснял все это так, что Лилову важна была работа руками. Он продолжал вести лошадь в поводу и во время прыжка, между тем большинство все делает до прыжка, и дальше всадник в действия лошади уже не вмешивается. Не вмешивается прежде всего потому, что можно сделать только хуже, лишь помешать лошади, сбив ее и с хода и с толка. А при нынешних маршрутах и препятствиях, которые громоздятся выше лошади и требуют от коня кошачьей гибкости, а от всадника мгновенного расчета, лиловские «руки» решали дело. Да, он выгибал спину, это все видели, но лишь знатоки замечали, как он работает руками, как он действует поводом, а если нужно - и хлыстом.
Снимки сохранили полеты Бориса Лилова над препятствиями. Кроме рук и посадки, стоит обратить еще внимание на лицо, глаза: в любой из моментов прыжка всадник смотрит, следит за тем, что делает он сам и лошадь, а это не так часто встречается. Некоторые считают даже за шик в момент прыжка «убрать голову», лихо отвернуться в сторону, как бы показывая: «Сделал все, что мог, а теперь будь что будет!» Нет, Борис Лилов был мастером от начала и до конца, от первого и до последнего момента, в полном смысле мастером, создающим прыжок. Расчет? Он не боялся, не стыдился расчета во всю меру отпущенных ему способностей, а там, выше, должно было, он знал, сработать уже «чувство лошади».
Борьба и соперничество обостряли у него это «чувство». В характере его, как спортсмена, поистине сказывалось нечто «ямщицкое»: не любил, так сказать, медленной езды. У конников есть такой вид соревнований - «до первой ошибки». Первое же поваленное препятствие - и всадник сходит с дистанции. Кроме того, устанавливается норма времени. Скажем, две минуты. Иными словами, кто больше за это время возьмет препятствий. И тут Лилов не то ято соперников не знал, а выглядел просто всадником другого класса, чем остальные. На классических конкурах его бивали. Случалось, что и лошади под ним отказывались прыгать. «Не мог справиться с лошадью мастер спорта Борис Лилов», - читать странно, но так и было. Необходимость методического расчета и оглядки при езде на классический конкур притупляла в нем самое выигрышное - эту реакцию. Но до «первой ошибки», когда дело решает изобретательность на ходу, ловкость, когда требуется удаль и та знаменитая кучерская способность, взявшись за вожжи, сказать «Черт побери все!» - тогда говорило в Ли- лове - лиловское, «ямщицкое», тут и полная гармония во взаимоотношениях с конем устанавливалась, и был Борис «как птица в полете, как рыба в воде»...
Вот прыгают один за другим десять человек. Для большинства первый же барьер оказывается чреват «первой ошибкой». «Сердца» у людей не хватает! Наконец, наиболее стойкий и опытный преодолевает шестнадцать препятствий. Однако на старт вызывается Борис Лилов - и берет двадцать один барьер. Он взял бы и больше с той же чистотой, да две минуты кончились.
Относился к мастерству и «чувству лошади» Борис Михайлович без мистики, но знал, что это есть и этим все держится. И тут уж многого не высчитаешь, не учтешь. Бывают и парадоксы... Однажды весной выехала смена всадников первый раз из манежа на улицу. Лошади были как на пружинках. Они только высматривали случай, им только повод был нужен для того, чтобы взвиться свечой. Лошади ведь не так уж боязливы, они чаще делают вид, будто боятся. Ну, отдаленные гудки машин и чириканье воробьев не могло быть приличной причиной для безобразия. Но тут с треском отлетели в заборе доски, и через дыру высунулась... козлиная борода. Это один из «мамонтов» по старинному ипподромному обычаю держал на конюшне козла, считая, видимо, что и в наши дни козел на конюшне, как и века тому назад, приносил и пользу и счастье: это он отгоняет оводов и... Правда, никаких оводов на городском ипподроме нет, но традиция есть традиция. Словом, этот бородатый дьявол вышел погулять, весенний воздух на него, в свою очередь, возымел действие, и, увидав забор, решил он растратить на него избыток пробудившихся в нем сил. Что тут было с лошадьми! Всадников раскидало по всему ипподромному полю. Кони носились с развевающимися поводьями и стременами. Один спортсмен усидел только потому, что его занесло за угол конюшни, и там ему удалось успокоить лошадь. «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать...»
- Ну как, и ты упал? - спросил Борис Михайлович этого спортсмена, когда он вернулся в манеж.
- Нет, - отвечал тот, имея, кажется, все основания быть довольным собой.
- Эх ты, - сказал Лилов, - какой же ты после этого конник!
В такой ситуации, он считал, настоящий конник именно должен был бы упасть. Лихое падение было бы в данном случае все той же «оборотной стороной» мастерства, как и возникавшая вдруг в нем самом ненависть к лошадям.
V
Так, кто же выигрывает - конь или всадник? Вот речь Фаворского Андрея Максимовича, мастера спорта, чемпиона СССР, произнесенная им в ответ на этот вопрос.
(Конюшня. Амуничник, где хранятся седла и сбруя. В стороне олимпийский чемпион Иван Кизимов чистит после езды стремена. Ветфельдшер готовит таинственную смесь для втираний лошадям.)
Фаворский. Лошадь должна быть талантлива. У нее должны быть душа, ум, сердце и другие природные данные, необходимые в нашем деле. Диаграмма у Бориса была талантлива. Крохотный талантлив. У Лисицына Пентели и небольшой, лещеватый, а талантливый, просто талантливый! Порода? В спорте свое понятие о породности. Спорт не скачки. Скакуну нужна резвость и еще раз резвость, все остальное для скакуна в конце концов постольку поскольку... Но конь спортсмена должен обладать такими свойствами, что они, кажется, даже взаимоисключают друг друга. И в спорте нужна резвость. А как же иначе можно наверстать упущенное при повалах? Но резвость - нервы, а с чрезмерными нервами на манеже делать нечего. На манеже и от коня и от всадника требуется расчет. Борис, можно сказать, всю жизнь ехал по маршруту: всегда в посыле! Он шел по улице и высчитывал темп прыжка до каждой лужицы впереди. Он даже во сне брал барьеры. Он знал, как никто, когда нужно «снять» лошадь, поднять ее перед барьером на прыжок. Некоторые хорошо прыгают издалека и настильно, некоторые резко вздымаются вверх. К сожалению, во множестве случаев, когда падают барьеры, виновата не лошадь, а всадник, который заставил ее прыгнуть не вовремя, без расчета. А Борис в этом расчете не знал себе равных...
(За дверьми, в конюшенном коридоре, раздается шум. Кажется, ругают кого-то. «Это Терентьич ребят отчитывает», - поясняет Фаворский, прерывая свой монолог. «Терентьич» - понятно, это Г. Т. Анастасьев, а что за «ребята»? Разве занимается олимпийский тренер с новичками? И кому же в таком случае говорит он: «Ездить надо уметь! Повод держать как следует и в седле сидеть!» Выглядываем на минуту за дверь: перед Терентьи- чем стоят... Петушкова и Калита. Что ж, век живи, век учись, и, достигнув мастерства, на уровне которого Александр Блок о себе сказал: «Мне надо перестать писать стихи, я слишком хорошо умею это делать», смирись и начинай все сначала.)
Фаворский. (Вернувшись на прежнее место.) Да, Борис чувствовал лошадь, но и лошади «чувствовали» его. И Бриг понимал его, и Атлантида, но Диаграмма в особенности. Она была, кстати, скаковой лошадью, но в скачках - середняк и даже бездарность. Скакала бесцветно. А на манеже нашла себя. Она была темпераментна в меру. У нее был природный «сбор» (гармония движений), который в скачках был ей даже и не нужен, а в прыжке решал все. Действительно, трудно было уловить, кто же это из них двоих делает, когда они шли с Борисом на препятствие: одно, другое, третье, система и всякие там разноперые стенки, с любого положения, с любой ноги эта гнедая кобылешка взлетала, как мячик. Она была незлопамятна. Борис ее и так никогда не наказывал. Но напряжения бывали страшные. А ведь известно, как это бывает с лошадьми, в особенности с кобылами: раз «отобьешь душу», переработаешь - и все! Но Диаграмма была отходчива. Она умела сама сберечь себя и распределить силы, но без лукавства, без отлыни- ванья. Открытая сердцем, откровенная по езде, да что говорить, талантлива была...