Борцы мяли друг другу мышцы. Час двадцать продолжались хождение по ковру и попытки провести какой- нибудь прием. Иван Максимович решил пойти на хитрость. Движения его замедлились: он стал симулировать учащенное дыхание, усталость... Педерсен оживился и взял его в обхват. Поддубный почувствовал, что руки датчанина еще невероятно сильны. Дважды обхватывал Педерсен Ивана Максимовича, а на третий раз русский борец внезапно зажал руки датчанина и «с полусуплеса так шибко его бросил, что сам через него перелетел...».
Приз в 10 тысяч франков и лента чемпиона мира были наградой победителю.
Вот теперь Париж воздал ему должное. Чемпионат разбудил невиданные страсти (что вполне понятно - футбол и хоккей еще были в зачаточной стадии). Парижане просыпались и засыпали со словом «борьба». Борцами интересовались все - от рабочего до президента республики. Во всех витринах были выставлены портреты Поддубного - папаха, усы, черкеска... Теперь уже парижане любовались его сложением, изменив «железному Иессу». Под портретами, на которых был изображен Поддубный в трико, с поднятыми руками и напряженными мышцами, красовалась подпись: «Спина его феноменальна». Только за право использовать его портреты для рекламы товаров Поддубный получил целое состояние. Французы всех слоев общества считали его полубогом, осаждали, добивались знакомства. У Ивана Максимовича долго еще хранились сотни визитных карточек титулованных парижан, знакомство с которыми, по выражению репортера, могло бы сделать честь любому дипломату. Это был триумф России.
И надо отдать должное Ивану Максимовичу - не вскружила ему головы эта слава. Едва ли не на другой день после своей победы он потребовал, чтобы ему показали судейские журналы за все годы мировых чемпионатов. Он внимательно изучил все приемы, которыми побеждали на них. Турецкие борцы буквально ломали своих противников, «русский лев» Гаккеншмидт лучше всего применял передний пояс... Поддубный же решил отработать до ювелирной тонкости все приемы. И применять. Ради этого он приглашал на свои тренировки всех борцов, находившихся тогда в Париже, и изучал их манеру борьбы. Ходил по любительским клубам, почитавшим за честь такие посещения. Перед сном у себя в отеле Иван Максимович придумывал новые комбинации приемов, а по утрам показывал их борцам, которые восторженно называли его «магом» и даже верили в то, что он наделен какими-то сверхъестественными способностями...
Особенно подогрела это убеждение необычная схватка, которую предложил устроить некий «профессор японской борьбы» (в те времена едва ли не всякий преподаватель называл себя «профессором» - были «профессора атлетики» и даже «профессора бокса»). Об искусстве японца, открывшего в Париже школу джиу-джитсу, рассказывали чудеса. «Профессор» грозился в газетах победить Поддубного, и пришлось тому принять вызов. Схватка кончилась для японца печально. Хитроумные приемы не помогли, с чудовищной силой он был смят и прижат к полу. Японец корчился и кричал от боли. Иван Максимович перестарался. У японца оказалась сломанной нога...
В Париже Поддубный получил приглашение на двухнедельный чемпионат в Ницце, после чего намечалась гастрольная поездка по Италии. В Ницце, «этом сплошном человеческом недоразумении», по выражению Куприна, Поддубный показывал свое искусство респектабельной публике, числившейся и не числившейся в готском альманахе, окунавшей свои телеса в загаженное море и проигрывавшей кучи золота в недалеком Монте-Карло. В модном курорте, созданном на малярийном болоте «английским снобизмом, русским обезьянством, шальными деньгами американцев и вечной услужливостью французов», была и вилла семипудового красавца Рауля ле Буше, поклявшегося отомстить Ивану Максимовичу.
Исполнения клятвы пришлось ждать недолго.
Пятеро французских бандитов - апашей совершили покушение на Ивана Поддубного. Только благодаря своему хладнокровию и смекалке он остался жив. Апаши стреляли в борцов, проломили голову французскому атлету Эмаблю де ля Кальмету, ввязавшемуся в схватку, и были арестованы полицией.
Дело кончилось трагически для... Рауля ле Буше. Сообщники апашей потребовали с него деньги за несостояв- шееся убийство Поддубного. Рауль отказался платить. Его подстерегли и нанесли несколько ударов резиновой палкой по голове. От сотрясения мозга француз скончался.
Поддубный одерживал победы во Флоренции, Венеции, Турине, Вероне, Милане и Палермо. Он победил в чемпионатах на Африканском континенте - в Тунисе и Алжире. После новых побед в Льеже и Берлине в апреле 1906 года он вернулся в Петербург, где его ждали восторженные почитатели и ученики.
В России увлечение борьбой стало еще больше с того самого чемпионата в 1904 году, который завершился сенсационными победами Ивана Поддубного. Известный историк цирка Е. М. Кузнецов писал:
«...Спустя какие-нибудь два-три года успех таких чемпионатов возрос с чудовищной силой.
Тысячные толпы проявляли лихорадочный интерес к борцам, заполняя цирки к десяти часам вечера, когда куцая программа оканчивалась и начинался чемпионат. Чемпионаты растягивались до трех недель, до полутора месяцев, до трех месяцев, наконец; они переезжали из города в город, выделяли любимцев публики, обеспечивали им громадные гонорары и повышенное внимание бульварной прессы; цирк без весеннего чемпионата стал одинаково немыслим и в столице и в провинции, где, окончательно утрачивая спортивный характер, борьба принимала грубые шантажные формы».
Увы, борьбе не повезло ни в трудах историков цирка, ратовавших за «чистое» цирковое искусство, ни в трудах историков спорта, третирующих профессионализм.
И все-таки трудновато бывает уйти от успехов профессиональной борьбы, которая в свое время стала не только волнующим зрелищем, но и примером, побуждавшим тысячи и тысячи людей к овладению физической культурой. И тогда возникло неправомерное противопоставление духовного физическому, а колоссальное увлечение борьбой объяснялось едва ли не поражением революции.
Не избежал натяжек и тот же Е. М. Кузнецов, связывавший расцвет борьбы с эпохой реакции и ставивший ее в один ряд почему-то с толстовством, процессом Бейлиса и столыпинскими реформами.
«В этом застойном знойном воздухе, когда все живое тлело на корню, могучие мускулистые торсы, по-медвежьи схватывавшиеся на цирковых аренах, давали сладкую подсознательную иллюзию борьбы - борьбы, которой не было и не могло быть. «Мост» Луриха стал легендарным символом, фотографии Гаккеншмидта, Поддубного и Збышко-Цыганевича расходились тысячами, и синие студенческие фуражки с бою заполняли цирки Российской империи».
Но если брать другие приметы времени, вспомнить имена Шаляпина и Рахманинова, Нестерова и Васнецова, Блока и Горького, подумать о расцвете культуры в предреволюционное время, когда страна, охваченная тревожными думами, как бы копила силы и готовилась к скачду в новое состояние, то увлечение силовым искусством предстает в ином виде и становится в ряд достижений национальной культуры.
Недаром Александр Блок писал в предисловии к поэме «Возмездие» о том времени, «когда мир, готовившийся к неслыханным событиям, так усиленно и планомерно развивал свои физические, политические и военные мускулы».
Максим Горький, который оказывался в одном ряду с Шаляпиным и Поддубным, когда называли трех великих русских людей, вышедших из народа, как-то ответил на анкету спортивного журнала «Геркулес» такими словами:
«Девиз вашего журнала я считаю весьма важным. Да, «каждый человек может и должен быть сильным», и было бы чрезвычайно хорошо, если бы мы, русские, усвоили этот девиз».
Поддубный был ярким олицетворением физической мощи народа, его мужественности и смекалки. Крестьянская Россия, наращивавшая мышцы в неистовой работе, проявляла силу и ловкость в кулачных боях, в сражениях стенка на стенку, в них утверждали себя беззлобно - лежачих не били...
Еще когда Поддубный только начинал, в цирках появлялись мужички, вроде воронежского великана Прони, который вышел на арену и легко, без всяких технических ухищрений, выжал снаряды, только что сброшенные на землю мировым рекордсменом. Проня согласился и побороться, но стать профессионалом отказывался. В страдную пору он возвращался в родную деревню ...