Максим Иванович с самого начала ворчал только для острастки. Хорошие заработки сына и дорогие подарки примирили его с новой профессией сына. Худо-бедно, а Поддубные прикупили несколько десятин земли, и теперь в хате чувствовался достаток. Сам Иван так и говорил - пока сила есть, будет бороться, покупать землю, а уж землица никогда не подведет...
В тот приезд Ивану Поддубному было тридцать лет. Он уже считался опытным профессиональным борцом на поясах.
После Труцци Поддубного пригласили известные ан- трепренеры Никитины, делавшие ставку на русских артистов, которые выступали у них в кафтанах и сарафанах. Аким Никитин встретил Ивана в своем киевском цирке весьма радушно. «Прославленному борцу на поясах казаку Ивану Поддубному» была сделана реклама. В витринах киевских лавок появился портрет Ивана Максимовича - «казак», как и полагалось, был в папахе и черкеске. По десять газырей нашили ему по обеим сторонам широкой груди. Надо думать, что такой черкески в костюмерной цирка не нашлось и ее изготовили на заказ. По теперешнему, Поддубный носил бы костюм шестьдесят восьмого (!) размера.
Многие были склонны видеть в Иване Поддубном воплощение грубой физической силы, что стало роковой ошибкой для всех его соперников по тогдашней цирковой борьбе. Поддубный учился, выспрашивал приемы, оттачивал их в изнурительных тренировках, которые он проводил с той крестьянской добросовестностью, с какой вспахивал бы родную ниву. В «русско-швейцарской» борьбе ему не стало равных, но он исподволь готовил себя к новому виду атлетической деятельности, к борьбе классической, или, как она тогда называлась, французской.
С 1896 года отсчитывало свое существование Санкт- Петербургское атлетическое общество, культивировавшее французскую борьбу. Оно конкурировало с кружком любителей атлетики, созданным стараниями врача Владислава Францевича Краевского, филантропа и здоровяка, мечтавшего об искоренении недугов с помощью физического усовершенствования каждого человека. В Киеве врач Е. Ф. Гарнич-Гарницкий и писатель А. И. Куприн создают клуб атлетов. «Одно время он страстно увлекся цирком, - писал в «Этюде о Куприне» Ф. Батюшков, - организует в Киеве атлетическое общество, в котором получил первые уроки известный впоследствии атлет Поддубный, «чемпион мира», близко сживается с деятелями цирковой арены и черпает отсюда материал для целого ряда очерков...»
Поддубному должен был нравиться коренастый и простецкий Куприн, узкие татарские глаза которого всегда смотрели так насмешливо и зорко. Близко они сойтпсь не могли, потому что Александр Иванович не любил разговоров без обильных возлияний, а Иван Максимович берег себя для борьбы, строго соблюдал спортивный режим и не пил вовсе. Да и не очень разговорчив был Иван Поддубный, не всегда понимавший, о чем говорят между собой его интеллигентные почитатели. Но во всем, что касалось атлетики, Поддубный понимал неизмеримо больше писателя, которому приписывают едва ли не роль крестного отца и советчика в новом виде борьбы, уже давне перенесенном на арену русского цирка Пытлясинским и другими.
Иван Поддубный никогда не упускал случая поучиться новинкам борцовского ковра. Даже когда ему было под семьдесят, он приглядывался к ловким трюкам легковесов «классиков» и, запершись в тренировочном зале с кем-нибудь из друзей, пытался воспроизвести приемы, совсем не вязавшиеся с его размерами и грузностью.
Пожалуй, только месяц он позанимался в Киевском клубе атлетов. Кочевая жизнь - удел всех, кто связан с цирком. Маршрут труппы Никитиных прослежен историками цирка: с 1 декабря до начала великого поста - в Тифлисе, во время великого поста - в Баку, с начала навигации - в Астрахани, потом - Царицын, Саратов, Казань, на Нижегородской ярмарке до самого ее закрытия 7 сентября, Иваново-Вознесенск, Харьков... С другим цирком Поддубный объехал часть Сибири.
Бесконечные переезды, жизнь в грязных номерах, цирковые дрязги, нечистые нравы хозяев - все это надоело Ивану, и он подумывал о возвращении домой или в Феодосию, к прежней своей работе. Но в начале 1903 года судьба его круто повернулась - в нее вмешались люди из таких высоких сфер, о которых Поддубный даже наслышан толком не был.
Начиналась новая эпоха и в профессиональном, и в любительском спорте. Начиналось повальное увлечение французской борьбой, на гребне которого предстояло вознестись Ивану Поддубному. Среди прочих причин этого увлечения была одна, о которой Антон Павлович Чехов, с восторгом следивший за схваткой борцов в саду «Олимпия» июльским вечером 1903 года, сказал Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко: