В тот сезон мы прошли семьдесят пять хуторов. И везде, почти везде ко мне относились с большим уважением. Нет, не деньги дают власть и силу. Лгали кулаки. Пусть бы посмотрели на меня, ничем не примечательную девчонку, сидящую в центре праздничного стола на самом почетном месте. Весной, когда я приезжала на тракторе, меня встречали с недоверием: мол, что она может, совсем девчонка? В Эстонии привыкли, что только мужчины могут управлять техникой. Первые мои борозды проверяли придирчиво, следили за глубиной вспашки. Я не обижалась. Пусть проверяют, думала. Я-то знаю, что я плохо не сделаю.
То, что могу не только водить трактор, но и молотилкой управлять, сама ее ремонтировать прямо на ходу, вызывало у хуторян еще большее удивление. По всему району пошел слух о девушке-машинисте. Такая популярность обязывала меня работать как можно лучше, не поддаваться настроениям, усталости.
Переезжая со своим трактором, а потом с молотилкой с хутора на хутор, я незаметно для себя стала привыкать к самой Эстонии и ее людям. Эстонский язык стал моим основным языком, и я как-то неожиданно для самой себя обнаружила, что мне хочется вести дневник уже по-эстонски.
Как когда-то в деревне Горушка мне, эстонской девочке, приходилось привыкать к русской речи, обычаям, так теперь, много лет спустя, для того чтобы не чувствовать себя одинокой, иметь возможность общаться с людьми, я приобщалась к эстонскому языку, быту. Как тогда, в детстве, это тоже было трудно.
Меня принимали на хуторах, особенно у новоземельцев, доброжелательно, зачастую и радостно. Но я все равно была для них только гостьей, о которой, как только она уйдет, забудут. Запомнился один день, когда я особенно остро почувствовала себя одинокой. Был праздник конфирмации, его тогда еще многие отмечали. С утра к церкви шли нарядные, в белых платьях, девушки. Я смотрела на них с завистью. В комбинезоне, усталая, я сидела на сеновале, где провела всю ночь, и смотрела на праздничное шествие. Я казалась себе грубой, неуклюжей.
Посмотрела на руки — большие, мужские, привыкшие к работе с машиной, не знавшие крема, способные только на то, чтобы держать руль трактора да возиться в моторе. «Я даже иголку не сумею держать этими руками», — подумала я с горечью.
Счастливые же эти девушки в белых платьицах, такие легкие и воздушные, что, кажется, ветер дунь посильнее, и они полетят, как лепестки яблонь в ясный весенний день.
Я вдруг, как никогда, ощутила усталость, которая накопилась во мне за все эти годы. Руки, ноги будто налились свинцом, и мне показалось, что еще немного, и плечи мои не выдержат этой огромной нагрузки.
С огромным усилием встала, слезла с сеновала и пошла вдоль маленькой речки, которая струилась между берегами с невысоким, густым кустарником. Монотонное журчание воды, щебет птиц, поляны, как бы затканные сложным цветным узором, вернули мне равновесие. Здесь в лесу, на природе, я не чувствовала себя чужой. Лес, птицы и даже эта маленькая речка принимали меня такой, какая я есть, и я забыла о горестях и снова почувствовала себя молодой, полной сил. Уже не с недоброжелательством, а с благодарностью вспомнила свой старенький «Фордзон». Ругала себя за то, что готова была предать своего верного друга, который дает мне испытать ни с чем не сравнимое чувство радости труда, чувство быть нужной людям. Жаркой волной накатывает оно на тебя, когда ты видишь полные благодарности и восхищения глаза женщин, их прощальные приветы рукой вслед тебе после окончания работ на хуторе.
«У каждого свое счастье», — решила я тогда.
…Быстро, незаметно пролетел мой первый год работы на тракторе в Вильяндиской МТС. Я старалась трудиться на совесть, так, чтобы люди были довольны моей работой. Когда в конце года подвели итоги, оказалось, что мы с Эльмаром Пургой вышли в передовые. Наши фамилии назвали на общем собрании МТС, приводили в пример всем остальным трактористам. Я боялась, что товарищи после собрания будут смеяться: «Вот еще чего выдумали, равняться на девчонку!» Но мои страхи были напрасны. Никто не смеялся. Меня поздравляли, похлопывали по плечу, как своего пария, и добродушно говорили:
— Повезло Эльмару — такого напарника имеет.
Эльмар стоял здесь же, и такое у него было выражение лица, будто это его личная заслуга, что я хорошо работаю.
В конце года, делая очередную запись в дневнике, я подвела как бы свои личные итоги:
«Заканчивается 1948 год. Он стал для меня переломным. Жизнь моя круто изменилась. Впереди столько нового и непочатый край работы. Как это интересно! Теперь я на один шаг стала ближе к своей мечте стать механизатором на земле своих предков-эстонцев, помогать по силе своих возможностей становлению только что родившихся колхозов. Верю, что вскоре и сельскохозяйственные машины придут к нам лучше, производительнее и я пересяду с «Фордзона» на более мощный трактор!»