Весна 1949 года была первой колхозной весной. Все бедняки и новоземельцы объединились в колхозы. Опыт прошлого года показал, что только так можно поднять сельское хозяйство республики.
Странно и в то же время радостно мне было видеть на знакомых с прошлого года хуторах вместо ворчливых хозяев, старающихся исподтишка навредить Советской власти, да стариков, затаивших в глубине глаз злобу за то, что отняли у них право быть сильными за счет эксплуатации чужого труда, веселых новоселов. Молодые семьи часто селились в дома вместе и совсем не страдали от тесноты. Во дворах на веревках, растянутых между деревьями, полоскались на ветру детские пеленки, распашонки, простыни. Здесь жили уже не хозяева хуторов, а колхозники.
Конечно, не всем новые порядки пришлись по душе. В это бурное время, когда решалась судьба сельского хозяйства республики, были и просчеты, но оглядываясь с высоты сегодняшнего дня на то время, можно уверенно сказать, что путь был выбран единственно правильный.
В ту первую колхозную весну наш старенький «Фордзон» работал без отдыха днем и ночью. От постоянного пребывания на воздухе, под лучами весеннего солнца лицо и руки мои огрубели, на ладонях от руля появились твердые мозоли. Усталость иногда валила с ног, и я, случалось, проклинала тот час, когда решила стать трактористкой. «Брошу, все брошу — нет больше сил!» — думала со злостью на весь белый свет. Но делала еще круг и еще. Солнце всходило, а я уже была за рулем, оно уходило за горизонт, а я все еще была за рулем.
Утром 25 мая сделала последний круг на тракторе и выключила мотор. Посевная сорок девятого закончилась. На своем маленьком «Фордзоне» пахали, культивировали поля новых колхозов «Лайкиви», «Унаметса», «Пунане Койт». Все плановые задания перевыполнили.
Прежде чем вернуться в Хельме, на курсы, заехала домой. Папа, едва я переступила порог, стал расспрашивать о комбайне. И как он выглядит, и как работает. Чувствовала себя неловко от того, что пока еще не могу ответить на все вопросы, многого еще не знаю. И какой раз удивилась папиной любви к технике. Он так расспрашивал о самоходке, будто уже работал на ней. Получалось, что он мне больше объяснил, чем я ему.
Вернувшись в Хельме, я буквально набросилась на учебники. Тем более что сроки обучения сократили — решили выпустить нас к уборочной страде. До экзаменов оставался всего месяц. Заниматься приходилось по 10–12 часов в сутки.
Как-то в субботу, которая выдалась удивительно теплой и ласковой, я с книгами бродила вокруг Хельме — искала укромное местечко, где бы никто не мешал заниматься. Мое внимание привлекла небольшая полянка около поля ржи. Легла прямо в высокую траву. Надо мной, расчерчивая небо сложным узором, раскачивались колосья ржи. Они еще не набрали полной спелости, но уже тянуло от них ни с чем не сравнимым запахом — запахом свежего хлеба. Представила, как по такому вот золотистому полю я поведу свою большую машину и в бункер посыплется зерно. Весело мне стало от этой мысли. «Да возможно ли такое?» Вопрос мелькнул в моем сознании, но больше по привычке. Я знала, была уверена, что скоро, совсем скоро поведу по эстонским полям новую, невиданную здесь ранее машину. Мои успехи на курсах, и то, что преподаватели ставили меня в пример другим, давали мне уверенность в этом.
Я понимала, что теоретические знания — это хорошо, но главное — практика. С нетерпением ждала уборочной — ведь первый комбайн, который придет в МТС, будет моим.
Праздничное настроение не покидало и на выпускном вечере. Он прошел очень торжественно. Меня избрали в президиум. Было неловко сидеть на виду у такого количества людей и в то же время приятно, что я, единственная девушка на курсе, оказалась в числе лучших.
«Пусть знают, что удел эстонской женщины не только с кастрюлями возиться да домашним хозяйством заниматься. Женщины могут и комбайны водить не хуже, даже лучше многих мужчин», — радовалась я.
На торжественный вечер приехали ответственные работники из Таллина. Много хороших слов сказали они нам, первым комбайнерам республики. И каждое пожелание я воспринимала всем сердцем.
Надо быть очень рассудительным и прожить большую жизнь, чтобы уметь спокойно воспринимать череду удач и неудач. Я и сейчас не всегда умею владеть своими чувствами, а тогда, в двадцать пять лет, каждое событие воспринимала особенно остро. Каждая удача, пусть даже маленькая, каждая похвала поднимали меня высоко-высоко. Будто крылья вырастали. Были тут, наверное, и тщеславие — выполнить работу хоть чуть-чуть лучше других, и благодарность к людям, которые сумели оценить мое стремление вырваться вперед и сделать как можно больше для Родины, которая так много дала мне, простои деревенской девчонке. Если на выпускном вечере я взлетела к небесам, то, вернувшись в Вильяндискую МТС, буквально грохнулась на землю. Комбайны еще не пришли, на чем же показывать свое мастерство? В МТС было немноголюдно: все трактористы ушли в поле, работали одни слесари-ремонтники. Свободных тракторов тоже не было. А тут еще наши местные балагуры начали подшучивать: