Время стало осязаемым и реальным. Оно словно обрело материальные формы, которые я не только отчетливо различал, но стремился понять. Причем, годы и эпохи не прокручивались перед моими глазами, как в кино. Наоборот, они представали предо мной в застывшем виде. Словно хронологическая таблица вдруг ожила и окаменела. Через дрожащую зыбь временной структуры, как сквозь стекло витрины, отшлифованное неумелым ремесленником, я смутно различал планету такой, какой она была в минувшие века, века, которые уже не были в прошлом, а перешли в настоящее. Я будто бы находился за пределами времени и был независим от него, рассматривая как сторонний наблюдатель некую форму, находившуюся в одном измерении со мной.
Еще я помню, как проснулся, и несколько секунд мне казалось, что я избавился от наваждения. Перед глазами уже не было земли. Мое лицо было обращено к небу. Надо мной нависал небосвод — подобного я никогда в жизни не видел. Какое-то время я был просто ошарашен и лежал, пытаясь разгадать открывшуюся мне тайну. Затем, словно по чьей-то подсказке, я вдруг понял, что вижу перед собой нашу галактику, раскинувшуюся на небосводе во всем своем величии. Над моей головой сиял ее центр, а вокруг него раскручивались в водовороте щупальца ответвлений и оторвавшиеся от них сегменты. Чуть выше линии горизонта сверкали крупные звезды. И тут до меня дошло, что я наблюдаю одно из немногих шаровидных звездных скоплений или космических соседей той самой звезды, вокруг которой обращалась эта планета. Это были изгои, века назад покинувшие галактику и теперь затерянные в бездне космоса.
Костер догорал всего в нескольких футах от меня, рядом, скрючившись, лежал кто-то, закутанный в одеяла. Неподалёку, слегка покачиваясь, стояли навьюченные лошадки. Тусклый свет костра отражался от их лоснящихся боков.
Кто-то сзади тронул меня за плечо. Я перевернулся. Передо мной на коленях стояла Сара.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Хорошо, — ответил я. Это действительно было так. Я чувствовал себя обновленным, голова была чиста и мысли пронзительно ясны, словно я был первым человеком, проснувшимся в первый день новорожденного мира, в первый час мироздания.
— Где мы? — спросил я.
— На расстоянии одного дня пути от города, — ответила Сара. — Тэкк решил остановиться. Он сказал что ты не в состоянии путешествовать, но я настояла, чтобы мы продолжали путь. Мне казалось, ты бы это одобрил.
— Где Свистун?
— Охраняет лошадок. Он сказал, что не нуждается в отдыхе.
Я встал и потянулся. Потянулся так, как потянулась бы собака после хорошего сна. Я чувствовал себя прекрасно. Боже, как мне было хорошо!
— Есть, чем перекусить?
Она поднялась и рассмеялась.
— Над чем ты смеешься? — спросил я.
— Ни над чем. Над тобой.
— Почему?
— Теперь ясно, что у тебя все в порядке. Я беспокоилась.
Она первой подошла к костру.
— Разведи огонь, — сказала она. — Я приготовлю что-нибудь поесть.
Пламя вспыхнуло, жадно облизывая сухое дерево.
Куча одеял рядом с костром оставалась все такой же неподвижной. Указав на нее, я спросил: «Как там дела у Тэкка? Никаких признаков избавления от дурных привычек?»
— Ты слишком жесток к нему, — сказала она. — Будь терпимее. Тэкк другой, он совсем не похож на нас с тобой… Ведь мы очень похожи друг на друга. Ты не думал об этом?
— Да. Я думал.
Она принесла кастрюлю и поставила ее на угли, присев на корточки рядом со мной.
— Мы оба выпутаемся, — сказала она. — Тэкк нет. Где-нибудь по дороге он сломается.
С удивлением я поймал себя на мысли, что думаю также. Тэкк утратил волю к жизни. С тех пор, как исчез Смит, существование — по меньшей мере, наполовину — потеряло для него смысл. Не потому ли, размышлял я, он так привязался к этой кукле? Может быть, он нуждался в ком-то, кого мог обнять, к кому мог приникнуть, а этот кто-то, в свою очередь, тоже нуждался в человеческом участии и защите?