Выбрать главу

— Удачи, — сказал я ему.

Пэйнт галопом перевалил через вершину холма и понесся вниз по тропе. Мы высунули головы за вершину и следили за ними.

Я пожелал Тэкку удачи и был искренен. Видит Бог, бедняге поистине должно здорово повезти, чтобы он смог выбраться из этой переделки.

Сверху Тэкк выглядел маленьким и жалким и смешно подпрыгивал в седле. Поднятый капюшон закрывал его лицо, а края сутаны, как боевой плащ, развевались за спиной.

Кто-то из кентавров заметил всадника и издал предостерегающий крик. Все повернулись в сторону Тэкка, круговое движение прекратилось.

Ну вот, началось, с волнением подумал я, глядя на происходящее с замирающим сердцем. Пэйнт, покачиваясь, рысил вперед. Тэкк болтался на нем, как кукла, небрежно завернутая в коричневую пеленку. Почти как его любимая кукла, подумал я…

Пэйнт остановился в футах пятидесяти от кентавров и замер в ожидании. Тэкк сидел в седле — чурбан чурбаном. Он даже не поднял руку в приветственном жесте. Он ничего не сделал: просто напросто подъехал к ним, сидя на Старине Пэйнте, как мешок.

Я оглянулся. Сара смотрела на равнину в бинокль.

— Он говорит с ними? — спросил я.

— Не могу определить, — ответила она. — Его лицо закрыто капюшоном.

Неплохое начало, сказал я про себя. Если они не убили его сразу, то какая-то надежда есть.

Два кентавра рысцой двинулись к нему навстречу, маневрируя таким образом, чтобы оказаться по разные стороны от Тэка.

— Смотри, — сказала Сара, передавая мне бинокль.

Через окуляры я тоже не мог хорошо рассмотреть Тэкка: его голову полностью закрывал поднятый капюшон. Зато лица двух кентавров можно было разглядеть достаточно четко. Это были жесткие, волевые лица, скорее даже жестокие. Вопреки моим ожиданиям в них было много человеческого. Похоже, они внимательно слушали Тэкка, и время от времени то один, то другой, казалось, бросал в ответ короткие фразы. Затем они вдруг засмеялись. Они смеялись во весь голос — можно сказать, оглушительно ржали. Это был полный презрения язвительный смех. И смех этот был подхвачен всем стадом.

— Я не понимаю, что происходит, — сказала Сара.

— Преподобный Тэкк, — ответил я, отнимая от глаз бинокль, — опять опростоволосился.

Один из кентавров развернулся и прокричал что-то в толпу. Какое-то мгновение оба кентавра и Тэкк стояли в ожидании, затем из толпы выехал еще один кентавр и зарысил к ним, держа в руках блестевшие на солнце предметы.

— Что это у него? — спросил я Сару, которой отдал бинокль.

— Кажется… щит, — ответила она. И еще какой-то ремень… А, теперь вижу: это ремень и меч. Они передают все это Тэкку.

Пэйнт развернулся и припустил назад. Солнечный свет играл на поверхности щита и на лезвии меча, которые Тэкк держал перед собой. А на плато кентавры вновь оскорбительно заржали. Раскаты смеха наплывали на нас волна за волной, и, словно подхваченный ими, Пэйнт летел по равнине с невероятной скоростью. Он мчался, как перепуганный кролик.

— Зачем? — взвыл я, — зачем этот безмозглый болван захотел идти?! Я ведь говорил, что ничего из этого не выйдет!.. Нашел время рисоваться!

Сара отрицательно покачала головой.

— Нет, это не поза. Пойми ты, он иной, чем мы. Он видит вещи по-другому. Его как будто что-то направляет. Что-то нематериальное, не подчиняющееся физическому измерению — не страх, не тщеславие, не зависть. Какая-то мистическая сила. Я это чувствую. Ты всегда считал его религиозным фанатиком, вот, мол, еще один из той компании странствующих мошенников, которые привыкли маскировать свои интересы религиозной одержимостью. Но я уверяю тебя, что это не так. Я знаю его гораздо лучше, чем ты…

Пэйнт, ныряя, добрался до вершины и застыл, намертво зафиксировав свои полозья. Тэкк, свесившись с седла, выпустил из рук щит и меч, которые со звоном упали на земли. Сам он остался сидеть, тупо глядя на нас, словно парализованный.

— Ну, что же с мозговым блоком? — спросила Сара. — Он у них?

Тэкк кивнул.

— Они продадут его?

— Они не будут менять его, — просипел он. — И не продадут. Они предлагают драться.

— Драться за него? — спросил я. — На мечах?!

— Так они мне сказали. Я объяснил им, что пришел с миром. А они заявили мне, что мир — это трусость. Они захотели, чтобы я дрался с ними сразу же. Но я сказал, что должен уйти и помолиться, и тогда они подняли меня на смех, но все же разрешили уехать.

Он соскользнул с Пэйнта и грохнулся на землю, как мешок с опилками.

— Я не могу драться, — завизжал он. — Я никогда не дрался. До сего дня я вообще никогда не держал оружия в руках. Я не могу убивать, не хочу убивать. Они сказали, что все будет честно. Я один против одного из них, но…