Он подошел к столу еще на шаг. Вирджиния поставила сумку на пол. Бутыль, вмещавшая примерно пинту, блестела в ярком свете ламп, свисавших с потолка.
— Ладно, тогда положим пушку. — Уиллис отстегнул кобуру с револьвером от ремня и медленно положил ее на стол. Его глаза не отрывались от бутыли.
— Похоже на представление в театре, верно? — сказал он.
— Да еще с угощением. Если бы я знал, что вы устроите здесь такой торжественный прием, я бы переоделся.
Он сделал попытку засмеяться, но осекся, увидев мрачное лицо Вирджинии.
— Простите, я не знал, что здесь всеамериканский съезд гробовщиков. Что мне делать с задержанной, Пит?
— Спроси у Вирджинии.
— А, Вирджиния? — Уиллис расхохотался. — Ну и ну, сегодня у нас чудная компания! Знаете, как зовут мою? Анжелика! Вирджиния и Анжелика! Вирджиния — дева и небесный ангел. Ну как, Вирджиния, что мне делать с моим ангелочком?
— Проведи ее сюда. Вели ей сесть.
— Входи, Анжелика, — сказал Уиллис. — Вот тебе стул. О господи, это меня просто убивает. Она только что перерезала парню глотку от уха до уха. Настоящий ангелочек. Садись, ангел. Вот в этой бутылочке на столе нитроглицерин.
— Что? — спросила Анжелика.
— В бутылке. Нитроглицерин.
— Нитро? Вроде бомба?
— Именно, куколка.
— Бомба! — повторила Анжелика. — Мадре де лос сантос!
— Вот так, — заметил Уиллис, и в его голосе послышалось что-то вроде священного ужаса.
Глава 6
Мейер Мейер, сидевший у окна и печатавший свое донесение, находился почти напротив входа, и ему было видно, как Уиллис провел пуэрториканкскую девицу в дежурную комнату и усадил ее на стул с высокой спинкой. Он наблюдал, как тот снял с нее наручники и засунул их себе за пояс.
Лейтенант подошел к Уиллису, обменялся с ним несколькими словами и, подбоченившись, повернулся к Анжелике. Кажется, Вирджиния Додж позволит им допросить арестованную. Как любезно с ее стороны!
Мейер Мейер снова терпеливо склонился над своим донесением. Он был уверен, что Вирджиния Додж не подойдет к его столу, чтобы проверить шедевр, над которым он мучительно корпел, и с полным основанием предполагал, что ему удастся выполнить то, что он задумал, особенно сейчас, когда в комнате взорвалась эта пуэрториканкская бомба. Вирджиния Додж, казалось, была полностью поглощена девицей — ее порывистыми движениями и потоком колоритных эпитетов, срывающихся с ее уст. Мейер не сомневался в том, что он осуществит первую часть своего плана так, что этого никто не заметит.
Сомневался он лишь в том, сможет ли составить достаточно красноречивое сочинение.
У него никогда не было хороших отметок по английскому языку и литературе, и он не умел писать сочинения. Даже в юридическом колледже его работы никто не назвал бы блестящими. Каким-то чудом он все же набрал достаточное количество баллов, выдержал экзамены и в награду получил поздравление от дяди Сэма в виде любезного приглашения отслужить свой срок в Армии Соединенных Штатов. Пройдя через дерьмо и болота своей четырехлетней службы, он был демобилизован как «отслуживший с честью».
Ко времени демобилизации он решил, что не стоит тратить драгоценные годы жизни на то, чтобы завоевывать клиентов. Офисы размером с собачью конуру и гонки на машине «скорой помощи» были не для Мейера Мейера. Он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, с которой встречался еще во время учебы в колледже. Он еще помнил дразнилку: «Не прилипали друг к другу пары так, как Мейер прилип к Липкин Саре». Дразнилка никогда ему не мешала. Он слушал, как его дразнили, и терпеливо улыбался. Все было правильно, он действительно прилип к ней, как она прилипла к его губам (Сара очень любила целоваться, и, может быть, потому он и женился на ней, вернувшись из армии).
Решение оставить профессию юриста поразило прежде всего самого Мейера, но он все же наплевал на юриспруденцию и поступил на работу в полицию. По его мнению, эти профессии были связаны между собой. Как полицейский, он тоже стоял на страже закона, делая свое дело терпеливо и добросовестно. Он стал детективом третьей степени только на восьмой год работы в полиции. Для этого тоже надо было терпение. Теперь, терпеливо ударяя по клавишам пишущей машинки, он составлял свое послание.
— Как тебя зовут? — спросил Бернс девицу.
— Чего?
— Как тебя зовут? Куаль эс су номбре?
— Она знает английский, — заметил Уиллис.
— Не знаю я инглес! — возразила пуэрториканка.
— Она врет. По-испански она умеет только ругаться.
Брось, Анжелика. Будешь нам подыгрывать, и мы тебе подыграем.