Мне было столько же, сколько этому мальчишке, когда я попал в плен к кочевникам. Я знал, что выживу, если буду послушным, и не сопротивлялся. Я помню, как первый кочевник засунул в меня член и задвигался рывками, и это было не так больно и страшно, как я боялся.
И еще я помню, как он кончил в меня. В это мгновение я изменился навсегда. Я мог бы забыть, как меня трахали, но как мужчина замирает, пока его семя толчками выливается внутрь меня, я уже никогда не забуду. И то, как входит второй, тоже не забывается: легче, чем первый, потому что задний проход растянутый и влажный, такой влажный, что хлюпает при толчках; но больно все равно, больно и противно — ощущать себя дыркой для мужской похоти. Я даже не мог сжать анус, чтобы их задержать, я был раскрытый и мокрый, как шлюха. Они поставили меня на колени и пялили с двух сторон — пока один орудовал членом в заднице, второй трахал в рот. Но голос я сорвал позже.
Ночью им надоело, что моя задняя дверка превратилась в огромную мокрую дыру, и они плеснули туда самогона. Он выжег мне внутренности, как жидкий огонь. Я кричал от нестерпимой боли все время, пока меня трахали, и вместе с сознанием потерял и голос. Сознание утром вернулось, а голос — уже никогда. Человек, первым купивший меня, выторговал большую скидку за мой немелодичный хрип.
Интересно, куда продадут этого мальчишку? Вряд ли в бордель или в наложники, слишком прост с виду, никакого изящества. Отправят на деревенскую ярмарку, и будет батрачить на какого-нибудь крестьянина на поле и в постели. Судя по его рукам и загару до пояса, работа в поле ему привычна. Моя задача заключается в том, чтобы научить его трудиться под мужиком.
Пока что он плохо справляется. Только дрожит и дергается. Вскрикивает, когда я, кончив, вытаскиваю рывком член. Всхлипывает, скорчившись на топчане.
Назидательно говорю:
— Когда господин кончил, следует поблагодарить его за доставленное удовольствие и выразить надежду, что ему было хорошо с тобой.
На мгновение кажется, что он уже сломлен и сейчас скажет все, что требуется. Но нет, он не собирается так быстро сдаваться.
— Делай со мной, что хочешь, извращенец! — рыдает он. — Я тебя ненавижу, скотина!
Непослушный раб должен быть наказан. Рано еще ждать, что он покорно подставит задницу и спину под плеть, так что приходится привязать его за руки к кольцу в стене. Даже вытянутыми пальцами ног он не достает до пола. Через полчаса у него сильно заболят плечи — если, конечно, он будет способен отличить эту боль от боли, причиненной моей плеткой. Я начинаю хлестать его размеренно, не вкладывая особой силы, крест-накрест — плечи, спина, поясница, зад, бедра, снова плечи. Сначала он молчит, потому что сначала вовсе не больно, не больнее, чем порол отец. Ах да, "он мне не отец" — наверное, отчим, а он как раз мог пороть и сильнее. Если сразу начинать с сильной боли, это ошеломляет, лишает способности понимать, что происходит. Я просто хочу, чтобы он усвоил урок, лишние страдания ни к чему.
Мне не видно его лица — он упирается лбом в стену, но я уверен, что он упрямо закусил губу, намереваясь выносить порку мужественно, в гордом молчании. Сейчас важно продолжать в том же темпе, с той же силой, не давая роздыху, чтобы от шеи до колен его кожа начала гореть, а потом саднить. Каждый следующий удар больнее предыдущего, просто потому, что чувствительность повышается, а запас терпения у мальчика иссякает. Теперь он при каждом ударе втягивает воздух сквозь сжатые зубы… а вот он, не сдержавшись, громко ахает… снова стискивает зубы, но уже поздно — испустив один крик, остальные не удержишь. Его вздохи переходят в стоны, сначала тихие, потом громче, он дрожит, шмыгает носом — видно, уже текут слезы, я замахиваюсь сильнее, плетка свистит, обрушиваясь на его задницу, еще и еще раз, почти по одному месту, и он срывается на крик. Я на время откладываю плетку. Нам обоим нужно передохнуть.
Когда я тискаю его ягодицы, он вздрагивает, дышит быстро, как загнанный заяц, тесно сжимает колени, как будто это его защитит. Мои руки гладят его задницу, раздвигают половинки, большими пальцами проводят по ложбинке между ними. Надеюсь, это выглядит достаточно похотливо. Я прижимаюсь к нему, чтобы он почувствовал мой стоящий член, и он чувствует — невольно вздрагивает и пытается отстраниться, вжаться в каменную стену.
— Не бойся, я больше не возьму тебя силой. Ты сам попросишь, и очень вежливо, — говорю я ему на ухо.
— Не дождешься, — сквозь зубы говорит он.