Радо таранит его сзади мощно, размеренно, неумолимо и по всем признакам на этот раз не собирается кончать быстро. Мальчишкины стоны срываются на визг, и он вдруг начинает отбиваться. Зурхан хватает его за плечи. Мальчишка рвется с безумными глазами и кричит:
— Пожалуйста, господин, простите меня! Я все сделаю! Позвольте мне взять в рот, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА!!
— Радо, дай ему отсосать. Кончи в рот, и пусть все проглотит.
И Радо, ухмыляясь, вытаскивает из задницы мальчишки свой грязный член и засовывает ему в рот. Тот давится, пытаясь справиться с тошнотой, но быстро приноравливается. Он сосет неумело, но торопливо и жадно, будто боясь, что если он проявит недостаточно рвения, этот здоровый член снова окажется в его истерзанной заднице. Отсюда мне видно, во что превратился его задний проход. Зияющая дырка, опухшая и вывернутая, на ягодицах синяки, ссадины, кровь и сперма… нужно будет вымыть его, прежде чем вести к хозяину.
Стражник с блаженной мордой содрогается в оргазме, засунув мальчишке поглубже в рот. Когда вытаскивает, за членом тянутся струйки слюны и семени, повисают на губах мальчишки. Кажется, что его сейчас стошнит, и я уже берусь за плетку, но бедняга делает над собой усилие и глотает. На тонкой шее судорожно дергается кадык. Я всегда замечаю такие мелочи: наверное, снадобье обостряет восприятие.
На это его мучения не кончаются. Ему приходится отсосать еще и Зурхану. Мальчик двигается, как сонная муха, и сосет, кажется, в полубессознательном состоянии, всхлипывая и дрожа. Слюна течет у него по подбородку. Зурхан, такой затейник, кончает ему не в рот, а на лицо. Мальчишка сидит на коленях, не осмеливаясь даже утереться.
Выставив стражников, я кидаю ему платок, наливаю вина в маленькую чашку, заставляю выпить. Он немного приходит в себя — и ловит мою руку, пытаясь поцеловать, шепчет что-то в горячке, обычные глупости: «простите», "пожалуйста", «сожалею», "позвольте". Тянется к моим штанам.
Я сажусь на топчан, подзываю его к себе, расстегиваю штаны и переворачиваю песочные часы.
— Ты должен удовлетворить меня, пока не песок не пересыпался. Или будешь строго наказан.
— Слушаюсь, господин. Я счастлив удовлетворить вас! — говорит он, страстно и очень правдиво.
Сосет он неплохо. Немного практики, и новый хозяин будет очень его ценить. Он быстро доводит меня до оргазма, сглатывает, вылизывает мне член. Хороший мальчик. Песка в верхней колбе еще много. Но я все равно говорю:
— Подай мне плетку.
В глазах его плещется ужас. Плетку он подает, но осмеливается заговорить, едва шевеля губами:
— Как же так, господин… в чем я провинился… вы же сказали…
— Ты должен усвоить, что господин не дает своему рабу обещаний. Ему не нужна причина, чтобы наказать тебя, — говорю я почти с сожалением. Не люблю эту часть обучения.
Велю ему лечь на топчан, на спину, подхватить себя руками под колени и развести их в стороны.
— Я разрешаю кричать. Но если ты посмеешь дернуться в сторону или опустить ноги, я позову пятерых охранников, чтобы они позабавились с тобой.
И хлещу его сложенной вдвое плеткой по промежности, по гениталиям и нежной внутренней стороне бедер.
Он не кричит даже и не визжит, а хрипит, потому что горло перехватывает от жуткой боли. Может быть, теряет сознание на несколько мгновений.
— Если я захочу взять тебя сейчас, что ты скажешь?
— В-в-возьмите м-меня, г-г-господин… — зубы у него стучат, он дрожит и заикается. — Я б-буду рад-д д-доставить… н-н-н-н… — не закончив фразы, разражается рыданиями.
— Можешь опустить ноги и лечь.
Я наливаю ему еще вина, от души надеясь, что действие снадобья кончилось. Но член снова твердый, как камень. Мальчишка тоже это замечает. Когда я расстегиваю штаны, он молча подается ко мне, обхватывает ладонью мой член и берет его в рот.
— Да, молодец, правильно. И двигай пальцами немножко. Сжимай. Вот так.
Он бьется надо мной долго. Но все напрасно, я не могу кончить. Отстраняю его, беру за подбородок. Говорю ласково:
— Малыш, постарайся еще. Последний раз на сегодня. Потом я напою тебя эликсиром, и все твои раны заживут, чтобы ты мог выспаться спокойно. А завтра попрошу хозяина, чтобы тебя продали в хорошие руки.
— Я сделаю все для вас, — шепчет он еле слышно. И я ему верю.
Сажусь на топчан и сажаю его сверху. Закрыв глаза, он насаживается на мой член. Кусает губы. Стонет. Вскрикивает. Дрожит. Но без устали работает и работает бедрами, пытаясь выдоить из меня семя. Лицо его бледно, волосы прилипли ко лбу, с подбородка капает пот — или это слезы? Чувствуя, как близится последний иссушающий оргазм, опрокидываю его навзничь. Он зажимает себе рот рукой, корчится подо мной, сдавленно стеная от боли. Я вбиваю, вбиваю его в топчан и наконец-то изливаюсь, сам измученный и потный, с бешено бьющимся сердцем. Это снадобье когда-нибудь меня доконает.