Также, насколько мог судить Люк, их направили на станцию К, чтобы разгрести все дерьмо, которое Док с товарищами накопили за последние тридцать лет. Данная цель тоже облекалась в эвфемизм. Речь шла о «рационализации складской системы» и «локальной реконструкции». Это означало устранить пустые бочки из-под горючего и проверить землю под ними на предмет загрязнения. А это означало упаковать в ящики куски сломанных и заброшенных механизмов. Что, в свою очередь, означало выгрести старые мусорные ямы и сложить в ящики жестяные банки, бутылки, тряпки и журналы, которые смерзлись там.
А кроме прочего, в задачи группы входило поддержание лыжни в рабочем состоянии, то есть расчистка ее до гладкости. Слово «гладкость» тоже звучало двусмысленно, ибо утрамбованный снег зыбился невысокой рябью, отражающей движение ветра по воде, и разровнять ее было невозможно. Большие бугры полагалось разравнивать при помощи щеток, возя их по замерзшему снегу, как борону. Молодые полярники ездили вперед и назад, а за ними тянулся грохот железа и раздробляемого льда. Шум и вибрация изнуряли, холодный сырой воздух пробирался под одежду. Люк и Томас садились за руль по очереди, и, катаясь позади, Люк старался не признаваться себе, что скучает.
Во время перерыва все трое собрались вокруг снегохода Дока и открыли коробку с «пищей для настоящих мужчин». Томас сделал несколько фотографий и все время рассматривал на дисплее, как они получились. В коробке оказались термос кофе, смешанного с горячим шоколадом, питательные батончики, сухофрукты. Все молча сели на снегоходы, выдыхая в воздух облачка пара. Поднялся легкий ветер, и видимость ухудшилась.
— Док!
— Что, Томас?
— Тебя когда-нибудь спрашивали, почему это называется пищей для настоящих мужчин?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, тебе не кажется, что здесь кроется несправедливость?
— Ну, это просто устоявшееся название. Оно ничего не значит.
— Почему? Тут ведь ясно сказано, что пища для мужчин, разве нет?
— Нет, это значит, что питание предназначено для полярников.
— Но ведь среди полярников есть и женщины.
— А, я вижу, к чему ты клонишь.
— Ты его обратил, Томас.
— Думаю, ты придаешь названию слишком большое значение.
— Правда?
— Ну, действительно, в последние годы с нами работало несколько прекрасных женщин из Института. Некоторые из них даже были из ОТП.
— Очень современно.
— Многие из них ничем не отличаются от мужчин.
— Женщины ничем не отличаются от мужчин?
— Да, вообще ничем. Тот же наш брат полярник, по сути дела.
— Брат? Ясненько.
С дальнего конца Бухты повеяло, как называл это Док, «жуткой мерзостью», сырой ветер покатился по долине, и вскоре влажность стала пронизывать насквозь. Коллеги убрали продукты в коробку и вернулись к работе.
Дважды в день собирались у радиоприемника, чтобы по расписанию выйти на связь с главной базой. Радист с Блафф-Пойнт по очереди подключался к каждой станции, прося представить краткий отчет о проделанной за день работе, погоде и по вопросам снабжения. Станция К, время восемнадцать ноль-ноль, скорость ветра пятнадцать узлов, низкая контрастность, без существенной облачности, травм и нештатных ситуаций нет. Все это произносилось скороговоркой, но механическим тоном, по сути, передавалось сообщение: привет, мы здесь, мы живы. Берегите себя. Спокойной ночи. Принято. Конец связи. Во время инструктажа подчеркивалось, как важно выходить на связь строго по расписанию. При малейшем промедлении немедленно будет задействована аварийно-спасательная служба. Молчание в этих обстоятельствах — крик о помощи. Каждый вечер, слушая отчеты других станций и ожидая своей очереди, Томас искал на карте Полуострова место их расположения; каждый ответ был похож на мимолетный клуб дыма над отдаленным костром.
— Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб.
Люк повернулся от раковины в другом конце комнаты и переглянулся с Томасом.
— В самом деле, Док?
— Перестань, Люк, — сказал Док, сидевший в мягком кресле около печи. — Твоя очередь. Никакого саботажа.
— Теперь я саботажник?
— Знаешь, что я тебе скажу, Люк? Здесь нет ни телевизора, ни радио…
— Да, полная безмятежность. Правда?