Михаил Окунь
«СПОЗНАТЬСЯ ЗА СХОДНЫЕ ДЕНЬГИ…»
Нужда заставила
Во все времена основной причиной выхода «на панель» оставалось пресловутое «нужда заставила». Вот, например, как в «Разговорах гетер» древнеримского автора Лукиана (I век до н. э.) мать уговаривает дочь податься в блудницы: «Никак иначе нам не справиться, милая дочь. Когда еще был жив твой отец, лучший медник в Пирее, у нас было всего вдоволь. Но вот прошло два года, как он умер, и дела наши всё хуже. Мне пришлось продать его мастерскую за две мины, тканьем и чесанием шерсти едва зарабатываю несколько мелких монет, но надолго ли этого хватит? Я отказывала себе во всем ради тебя, растила тебя в надежде, что когда-нибудь ты сможешь помочь нам, если станешь проводить время с молодыми мужчинами и они станут тебе за это платить».
Для пущей убедительности мамаша приводит в пример замечательную жизнь известной городской гетеры: «Она одевается всегда изящно, со всеми весела и мила, не хихикает почем зря, держится разумно, и всегда на устах ее приятная, сладостная улыбка. С мужчинами она ведет себя умно, читает по глазам всякое их желание и никого не разочаровывает. Никогда она не напивается в обществе, лишь пригубит чашу, еду берет маленькими кусочками, не говорит больше, чем нужно, и смотрит лишь на того, кто ее пригласил».
Ну, прямо образец для подражания! Как же бедной девушке устоять против таких соблазнов?
В общее пользование
Первым организатором проституции был древнегреческий законодатель Солон (VII–VI вв. до н. э.) Он покупал женщин и предлагал их в «общее пользование, готовых к услугам за внесение одного обола» (запомним эту цифру). Это старейшее определение проституции включает в себя практически все ее главные признаки: отдача себя любому («в общее пользование»), равнодушие к личности клиента («готовых к услугам»), непременное вознаграждение («за один обол»). Дом, куда всякий имел доступ, назывался диктериадой, и в нем жили купленные и содержащиеся за счет государства рабыни.
Ксенарх и Евбулид описывают женщин, обитающих в этих притонах. Они носили платья из прозрачных тканей, сквозь которые можно было обозревать все части тела. Некоторые одевались с более тонким цинизмом, закрывая лица вуалью, и оставляя обнаженной грудь.
Интересно, что диктериады, к какому бы разряду они ни относились, пользовались привилегией полной неприкосновенности: они считались убежищами, где каждый гражданин находился под защитой общественного гостеприимства и куда никто не мог проникнуть с целью совершения насилия.
Дифирамбы Солону за устройство домов терпимости поет в одной из своих комедий поэт Филемон:
«О Солон, ты сделался благодетелем для народа: в этом учреждении ты усмотрел его благо и спокойствие! Ты устроил дома, в которых поместил для общественных нужд женщин, купленных тобою и служащих для того, чтобы отдавать свои ласки всякому, кто за это заплатит. Этим ты предусмотрел и предупредил большой вред и неизбежное зло!»
Вот так – ни больше, ни меньше.
Дешевле ночлежницы с Лиговки
Обол – монета, служившая пропуском в античный публичный дом, была не самой мелкой денежной единицей древней Эллады, как полагают некоторые. Один обол равнялся восьми халкам, и, в свою очередь, шесть оболов составляли драхму. Существовали и две более крупные единицы: мина – 100 драхм, талант – 60 мин. Любопытно, что за тот же обол мифологический Харон перевозил души умерших через подземную реку Стикс в Аид, царство мертвых.
Матрос древнегреческого судна, свободный гражданин, получал 2–3 обола в день, плюс его кормили. Цена посещения публичного дома была, таким образом, для него вполне приемлемой.
Различные российские авторы называют покупательным эквивалентом обола 7, 10, или 12 копеек уровня 1913 года (современную отечественную «валюту» с ее деноминациями, инфляциями, дефолтами и прочим оставим в стороне). Получается, что древнегреческая проститутка стоила даже дешевле обитательницы дореволюционных ночлежек Лиговки и Сенной, чья «сексуальная услуга» оценивалась в 20–30 копеек. Для сравнения: тарелка щей и рюмка водки в дешевом трактире для «черного люда» стоили 10–15 копеек. А вот книги были подороже. Например, отдельные издания в виде брошюр пьес А. Н. Островского Петербургского издательского товарищества «Просвещение» стоили от 30 до 70 копеек, сочинение К. Маркса «Нищета философии» тянуло на 39 копеек. Книги же в «изящном коленкоровом переплете» стоили несколько рублей.