Придется импровизировать, подумал князь Гайот. Не вовремя… Слишком уж поспешно и сплеча рубит молодой господин мира. Хотя и со всей решимостью, не отнять. Этого, пожалуй, не хватало бедняге Хайберту, прозванному Несчастливым. Тот был умен и мыслил шире любого в Империи, однако всегда старался отложить решительные действия до последнего, чтобы не сковывать себя прежде времени. Дооткладывался, что тут сказать. А этот, видимо, медлительность от предшественника не перенял. Да, мальчик вырос, и к чему это приведет…
— Я приверженец уставов благородной старины, сиречь Партидов, — сообщил Оттовио. — Грамоты с указанием дигестов, а также капитуляриев императоров Старой Империи, будут вручены вам и разосланы ко всем королевским дворам. Да не скажет никто, что я несправедлив, пренебрегаю своим долгом и вершу правосудие скрытно, неправедно!
Посланники, возмущаясь, пытались возражать и протестовать, однако правитель махнул рукой, приказав:
— Удалите их.
— Преклоним же колени пред Богом данным императором! — призвал полемарх, о котором, надо сказать, уже подзабыли. Хор церковных певчих, невидимых на балконе за спинами толпы, запел ангельскими голосами «Славься, Отец и Создатель!»
Все благородное собрание преклонило колени, опустив очи долу, словно единая сущность о сотнях глаз и ног. Когда гимн завершился, и люди встали, гробовая тишина сгустилась в зале, даже звуки дыхания вязли в ажурных воротниках и ворохах кружев. И лишь в задних рядах, где ютились благородные, однако нищие дворяне, состоятельнейшие купцы, представители наиболее уважаемых и привилегированных цехов — молодой и неопытный секретарь не успел вовремя придержать язык. Юноша закончил фразу, которую едва ли не шептал на ухо господину, и последние тихие слова канули в тишину, словно камень в омут. Отозвались глухим эхом и разошлись по залу.
«Это война…»
Да, мальчик вырос, подумал граф Шотан, прозванный Безземельным и давно таковым не являвшийся милостью Его Величества. Это хорошо… с одной стороны. У больших мальчиков игрушки тоже становятся больше, игры масштабнее, а следовательно и дороже. С другой, когда юноша превращается в мужа, он слишком часто склонен забывать друзей и наставников. Более того, прежние спутники начинают тяготить человека, перед которым открывается широкая дорога жизни. Они ему напоминают о временах детского неразумия, подчиненности, необходимости следовать чужим указам и воле.
Да, сложный расклад.
Граф нашел взглядом Кааппе аусф Фийамон, окруженную многочисленными друзьями, а также должниками, настоящими и будущими. Дочь высокородного заимодавца и откупщика блистала во всех смыслах. Граф нахмурился, снова припоминая тайную беседу с герцогом. Безземельный все еще не принял окончательного решения, чаша весов пребывала в неустойчивом положении, однако, по совести говоря, поганые Вартеслебены, что лезли без масла повсюду, делали все, чтобы непростой выбор будущего коннетабля стал простым. И если правдив скользкий слушок, что распутная девка Флесса отправится на войну, да еще капталем… Выиграть Восходный север для императора Оттовио можно. Но следует ли дарить победы слишком самостоятельному правителю? Самостоятельному и… неблагодарному, который уже отправлял верного, безвинного помощника в незаслуженную опалу.
Тишина сгущалась, и вдруг кто-то звучно, громко, едва ли не захлебываясь возопил:
— Так пусть же будет война!
Почти сразу второй голос крикнул, будто спеша, чтобы его не заподозрили в медлительности, недостаточном восторге:
— Справедливая война!!
Люди чести вставали, переглядывались, захваченные одной и той же мыслью на всех: как поступить⁈ Надлежит ли сохранить пристойную сдержанность или же правильным будет высказать всемерное одобрение?.. Опасно быть первым, самым заметным или вообще не угадать с направлением ветра. Но промедление бывает столь же вредным, а на последних воду возят, как говорят в подлых сословиях…
Некий барон зааплодировал, но с осторожностью, оглядываясь искоса и с выражением отчаянной надежды на бледном лице. В другом конце зала еще один некто, вроде бы торговец, подхватил аплодисменты, шлепая пухлыми, унизанными золотом пальцами. Третий, четвертый… Хлопки расползались, как гонимый ветром пожар, поначалу робкие, с оглядкой, затем все более энергичные и смелые. И уже через полминуты Галерея содрогалась от дружного рева благородной толпы: