Как много все они поют, задумалась Елена, стараясь разобрать слова. Хотя чему же удивляться, песни — общедоступное, зачастую единственное развлечение.
Текст и впрямь оказался труден, это была даже не песня в обыденном понимании, а скорее героический речитатив, что-то вроде поэзии Гомера. Слова казались знакомыми, но ударения и в целом произношение — странно звучащие, как фамилии древних аристократических семей родов. Наверное, то был гимн «господ стрел», прошедший без перемен через века в устной передаче. Должно быть, именно так звучала речь Старой Империи…
Во тьме души моей — ярость,
Но пресеклась воля к борьбе,
Побежден, побежден,
Вновь и вновь побежден я…
Но сегодня ли день смерти моей? Сегодня?..
Пою для слабейших,
Заблудших во тьме,
Сражайтесь же, сломленные.
Восстаньте за павших,
Долой безысходность,
Восстаньте и бейтесь
Пойте и вы ослабевшим:
Не сегодня день смерти нашей, не сегодня.
Дома наши — пепел холодный в руинах,
И сталь затупилась, и длань опустилась.
Но мы непреклонны, стоим пред врагами.
Мы все еще дышим, сердца наши бьются.
И мы повторим вновь и вновь непреклонно:
Это день смерти вашей — сегодня, сегодня!
Оригинал песни:
https://www.youtube.com/watch?v=fzxHFTv93kY
Что забавно, там картинка, которую я в свое время хотел поставить на обложку. Ноосфера не дремлет!
Последний куплет звучал иначе, произношение и рифма казались понятнее, ближе современности. Наверное, то было дополнение более поздних времен. Далекий смех и шум голосов затихли, будто слушатели крепко задумались над смыслом песни. А может быть все начали готовиться ко сну, ибо час был, в самом деле, поздний, и луна давно уж выкатилась, чтобы осветить ночной мир «покойницким серебром».
Артиго молча посмотрел на Елену, словно ждал ее комментария, совета или протеста. Женщина лишь едва заметно кивнула, и обоим не требовалось слов, чтобы понять друг друга. Он достал из-за пазухи сверток, перевязанный мягким шнурком. Тени от костра плясали на лице юного императора, не позволяя рассмотреть выражение. Молодой аристократ распутал узел на шнурке, медленно развернул тряпицу и достал деревянную фигурку величиной с ладонь. Елена тут же припомнила, что это игрушечный рыцарь, единственная вещица, оставшаяся у мальчика после бегства из родного дома. Фигурка пешего воина с каким-то животным у ног, вырезанная с мельчайшими деталями, раскрашенная в пять цветов.
Подросток вытянул руку, подняв игрушку над огнем, так, что жадные язычки начали покусывать сохранившуюся краску. Сам Артиго словно и не чувствовал боли, хотя пальцы должно было ощутимо припекать. Губы юного императора шевельнулись в короткой немой фразе, и Елена могла бы поклясться, что вторым словом было «прощай». Но первое осталось загадкой.
— Я обязан тебе многим.
Голос Артиго тоже звучал… по-иному. Исчезли писклявые нотки, а также капризная требовательность.
— Жизнью в том числе. И я спрошу… еще раз. То, что ты говорила про Справедливость, пятое королевство, великие и удивительные идеи. Про имперский суд и единый закон для всех людей. Это… правда? Такое возможно?
Елена ждала, что юноша станет допытываться, откуда простая женщина таких идей набралась, чем докажет, на какие источники ссылается и так далее. Она даже была готова рассказать ему свою подлинную историю, потому что… время и место такие. Значимые, потусторонние, располагающие к тому, чтобы тайное становилось явным. Но Артиго не ждал подробностей. Он готов был поверить фамильяру на слово, очевидно считая, что верность, доказанная делом, и удачливость, происходящая не иначе как Божьим попущением, есть лучшее поручительство. А может быть…
И тут Елена впервые, пожалуй, серьезно задумалась над тем, как видит ее молодой человек. Как и — главное — кем. Очевидно, рыжеволосая лекарка и убийца в глазах Артиго была кем угодно, только не простолюдинкой, которую ветер перемен прибил, как осенний лист, к Несмешной армии.
— Это правда, — сказала она. — И это возможно. Даже горстка людей может необратимо изменить мир. Но… как и говорилось прежде… только на изломе эпох и веков, когда старые порядки свое отжили, а новые пока не родились.