Смертельно раненое чудовище встало над водой почти вертикально, словно кит, только без красоты и грации повелителя морей. Бледная кровь хлестала фонтанами, челюсти щелкали с такой силой, что попадись в зазубренный клюв галерная мачта — ее перекусило бы на раз. Страшилище весом с десяток быков тяжело рухнуло в море, подняв огромный фонтан. Тяжелая волна ударила в корму и борт лодочки, так что мачта опустилась почти горизонтально, и натянутый парус зачерпнул углом воду.
Биэль, не дожидаясь команды (что в данном случае было вопиющим нарушением правил охоты, но мудрым действием само по себе) поставила руль прямо. Курцио буквально прыгнул на задранный борт, чтобы уравновесить его своей тяжестью. Поскользнулся и едва не упал, однако все-таки удержался. Не дав лодке перевернуться, Монвузен вцепился в такелаж, управляя парусом, стараясь уменьшить скорость и выровнять движение. Охота закончилась, так что исчезла необходимость нестись во весь опор, выжимая из стихии воздуха до капли всю его силу.
За кормой в последний раз ударил по воде огромный хвост, затем панцирный титан ушел на дно, словно брошенный в омут камень. Почему-то бронированные страшилы, умерев, тонули сразу. Поэтому их черепа и костяные пластины считались великой драгоценностью — требовалась редкая удача, чтобы добыть этакое чудо.
Монвузен выровнял дыхание, отер с лица воду, постарался накинуть прежнюю маску сдержанного аристократа, коего нечем удивить и для которого манеры — прежде всего. Лишь после этого Курцио повернулся к маркизе и осведомился самым, что ни на есть, придворным голосом:
— Надеюсь, вам понравилось, бриллиантовый шип моего сердца?
Биэль, в отличие от мужчины, даже не пыталась скрыть восторг и возбуждение.
— Это было великолепно! — призналась она со всей откровенностью и сразу предложила. — Следует непременно повторить!
Курцио счел за лучшее промолчать, гадая: маркиза и в самом деле не поняла, как близко прошла ныне смерть или наоборот, отлично поняла, однако сочла это лишь острой приправой к блюду?
Лодка направилась к большому кораблю, над которым реяло знамя Курцио аусф Монвузена — бело-красный щит-в-щите, перечеркнутый наискось полосой желто-красного цвета. Курцио до сих пор не знал, как воспринимать этот занимательный казус геральдики и монаршей воли.
Изначально герб Монвузенов был очень прост (что выдавало древность рода или претензию на таковое прочтение) — одна фигура, два цвета. Курцио им не пользовался, потому что принадлежал больше к ветви Мальтов семьи Алеинсэ. После того как островной шпион дезертировал, сменив хозяина, апелла Сальтолучарда, безукоризненно соблюдя все формальности, лишила ренегата дворянского достоинства и личного герба. Однако по материнской линии Курцио был Монвузеном и, соответственно, имел определенные права. Апелла Сальтолучарда не имела возможности эти права отобрать, однако внесла официальное представление об умалении символики и перечеркивании герба желтой полосой, в данных обстоятельствах и в таком виде — цветом измены. Оттовио лично рассмотрел вопрос, посоветовался с лучшими пурсиванами геральдической коллегии, а затем принял решение. Он утвердил представление Алеинсэ и тут же личным указом добавил поверх желтой полосы более узкую, красного цвета — знак достоинства и доблести. Толковать это можно было разными способами, но Курцио предпочитал о них вообще не думать. Тем более, что вместе с красной полосой на щите получил приставку «аусф» и пожалования от императора. Куда больше геральдических закорючек ренегата интересовало — когда материковые Монвузены явятся, чтобы выклянчить себе привилегий и выгод из внезапного вознесения далекого, презираемого родственника.
Лодка приближалась к кораблю, над бортами виднелись головы экипажа и охраны сразу трех благородных персон. Лица под шляпами и шлемами выражали самые разные эмоции, от явной тревоги до неприкрытого восторга. Наиболее злобной и неприятной выглядела Флесса аусф Вартенслебен. Впрочем, она и на борт взошла уже с таким видом, будто выпила чистого уксуса. Кажется, план Биэль развлечь младшую сестру изначально был обречен. «Срубая» парус, мужчина покосился на спутницу и обнаружил ее вполне довольной жизнью. Маркизе было не свойственно энергичное проявление чувств, но сейчас Биэль искренне улыбалась, а взгляд ее темных глаз казался лукавым, будто у сказочной лисы.
Когда Монвузен вскарабкался на борт по веревочной лестнице, Флесса шагнула к нему с таким видом, будто собиралась дать пощечину. Намерение вице-герцогини было однозначным и сулило большие неприятности, потому что стало бы оскорблением через действие по отношению к аристократу. Причем не какому-нибудь захудалому «цин», а дворянину высокого полета, другу императора. Сопровождающие как-то сразу подобрались, руки оказались в опасной близости к оружию. Положение спас Мурье, который на редкость удачно поскользнулся и, неловко взмахнув тростью, как бы случайно задел руку госпожи. Флесса гневно развернулась, готовая излить бездну ярости на столь нелепого слугу. Мурье подобострастно склонился, прижимая к сердцу правую руку. Тем временем через борт перебралась и Биэль.
— О, моя дорогая сестра, — маркиза даже не пыталась скрыть того, что приключение доставило ей громадное удовольствие. — Достаточно гнева! Я оценила твою родственную заботу, не стоит больше сеять досаду.
Не смущаясь чужими взглядами, Биэль распускала крепко затянутые ремни на охотничьем костюме, и там где промасленная кожа задубела, в ход шел кинжал.
Флесса хотела, было, разразиться гневной тирадой, но тут подумала, что в этом случае до крайности походила бы на отца. Он так же ярился, когда младшая дочь искала приключений и разных испытаний на свой изящный зад. Только вместо пощечин использовал для вразумления кнут. Поэтому Флесса лишь покачала головой, ухитрившись вложить в это движение бездну выразительного смысла.
— Дорогая, — Биэль улыбнулась. Теперь, когда она сбросила верхнее облачение, на маркизе остались только шерстяная фуфайка и чулки. То и другое вымокло насквозь, и холодный ветер уже вытягивал тепло, кожа старшей Вартенслебен покрылась мурашками. Подскочивший слуга накинул на плечи госпожи толстый плед.
— Милая сестра, — Биэль, по-прежнему не стесняясь свидетелей, порывисто обняла младшую. — Не сердись!
— Ты могла… замерзнуть, — Флесса будто устыдилась собственных тревог и удержала на языке готовое сорваться «погибнуть».
Биэль чуть отстранилась и внимательно поглядела в бледное лицо младшей сестры. Маркиза искала следы искренней заботы, а не злость того, на чью семью посягнули без позволения. Нашла или нет — кто знает… В любом случае маркиза поправила шерстяной плед и жизнерадостно сообщила:
— Холод полезен моей коже. Любезный Курцио аусф Монвузен предоставил мне самую большую и холодную ванну на свете. За что я ему искренне благодарна.
На последней фразе голос Биэль ощутимо звякнул сталью, четко и ясно показывая, как следует понимать сегодняшнее приключение всем без исключения свидетелям.
— Как пожелаешь, — буркнула Флесса.
Старшая сестра снова глянула на собеседницу с таким видом, будто хотела вновь заключить младшую в порывистые объятия, унять тревоги, заставить рассмеяться, как в детстве. Когда юные души не имели греха пред Господом, а тяжкая ответственность пред миром и семьей была всего лишь пустыми словами.
Взгляды темно-синих и светло-синих глаз соприкоснулись, на мгновение показалось, что вот-вот произойдет нечто хорошее, удивительное… Однако не произошло. Фаворитка вице-герцогини то ли не поняла, что это лишь пауза в разговоре, то ли решила — вот наступил удобный случай воспользоваться паузой и продемонстрировать госпоже верность. Девушка вклинилась со словами участия, и Биэль недоуменно приподняла бровь.