— А как же суды королевств? Привилегии отправления правосудия властителями, надорами, фо-ишпанами и князьями? — не унимался мальчишка.
— Их следует упразднить, — пожала плечами Елена. — Суды должны судить по единому своду законов и быть организованы по единому образцу, не подчиняясь никому. Где бы они ни находились. Лишь император властвует над блюстителями, а больше никто. Император выплачивает им содержание, назначает, отстраняет служителей. И жестоко наказывает всех, кто покусится на судебную пирамиду. Тогда в руках повелителя окажется инструмент власти над миром.
— Неужели?
— Страшна не жестокость, — теперь Елена говорила вполне уверенно, основываясь на практическом опыте и личных наблюдениях, так что слова буквально сами собой укладывались в красивую линию. — Страшен произвол. Суд, который неподвластен местным князькам и вельможам, это становый хребет, который сцепит, сошьет воедино Империю.
— Но… — Артиго замялся, то ли пораженный величием концепции, то ли подбирая не слишком ранящие слова для критики безумных мечтаний. — Чтобы сделать это былью, надо переписать все законы?.. Единый суд не может судить по разным правилам.
— Нет, — махнула рукой Елена. — Свод законов надо будет не изменить, а написать заново. Если уж закладываться на такую перестройку, нет нужды ставить очередные подпорки под ветхое здание. Придется его снести начисто. А на пустыре воздвигнуть новое, красивое, просторное, устойчивое.
— Но… кто?.. — мальчик-император умолк на полуслове.
— Юристы, конечно, — вновь пожала плечами Елена. — Церковники обоснуют, почему новый суд и новый закон угодны Господу нашему, Пантократору, единому в шестидесяти шести атрибутах. А глоссаторы и юстициарии придумают судебник, который станет обязательным и единственно употребимым в каждом уголке Ойкумены, от моря до моря.
«Кодекс Наполеона…» — Елена в очередной раз горько пожалела, что никогда не любила историю. Женщина отчетливо помнила, что великий француз… или корсиканец?.. впрочем неважно — великий деятель считал Кодекс своим величайшим успехом и творением, превыше военных побед. Но чем был так велик сборник законов? Кто бы знал… и вспоминать бесполезно, нельзя вытащить из памяти то, чего не знала.
— Они не согласятся, — предположил Артиго. — Великие правоведы извлекают пользу и выгоду из сложившегося порядка вещей. Зачем его менять?
— Значит мы обратимся к не столь великим правоведам, — пожала плечами Елена. — К тем, кто за хорошую плату обоснует все, что нам нужно. Сославшись на все, что угодно. И соответственно наши юристы станут великими творцами нового Закона Империи.
Лицо Артиго напомнило Елене мордочку котика перед миской, где лежит хозяйская колбаса. Ужасно хочется куснуть, лапка сама собой тянется, но меж треугольных ушек живет четкое понимание, что последствия не порадуют.
— Не получится, — глухо сказал он.
— Сейчас — да, — согласилась Елена. — И после тоже. Через неделю, через месяц. Может быть и через год. Но когда Империю встряхнет до самых основ. Когда «люди чести», — эти слова она вымолвила с отчетливым презрением, которое не ускользнуло от мальчика. — Покажут всем, что вместо чести они полны лишь скотством и алчностью… Тогда…
— Что будет тогда? — тихонько спросил, почти шепнул император без империи.
— Тогда придет время чудес, — улыбнулась Елена, и улыбка эта была нехорошей. — Невозможное станет возможным. Мы предъявим граду и миру великую идею. Ее обоснование. И того, кто гарантирует эту идею. Первого после Бога. Ойкумене давно нужен имперский абсолютизм.
Она перевела дух. Импровизация плохо началась, однако в итоге получилась не такой уж и скверной. В энергичной речи объединились как давно обдуманные идеи, так и новые задумки, вспыхнувшие метеорами творческого экспромта.
— Имперский… — Артиго запнулся.
В общем языке Ойкумены не было подходящего аналога для слова «абсолют» в его политическом значении, так что женщина опять сымпровизировала, составив конструкт. В переводе что-то наподобие «превосходное превосходство».
— Но это не все, — продолжала рассуждать Елена, которая, что называется, «поймала волну». Полезное дело — обсуждать мысли вслух, многие вещи предстают в новом свете, многое приходит на ум того, что раньше не приходило.
Бьярн заспешил вперед, измеряя тракт длинными ногами, словно циркулем. Хель не обратила на это внимания, поглощенная только что пришедшей в голову мыслью.
— Не все, — Артиго не спрашивал, а скорее отмечал, будто ставя запятую.
— Не все, — повторила Елена. — Если так вот рассудить… Должна быть…
Она запнулась. Больше всего здесь подошло бы слово «узда», однако использовать его применительно к малолетнему правителю было бы… как-то нескромно и невежливо.
— Если закладывать дом на века, следует ограничить и власть императора. Иначе из всего этого великолепия вырастет обычное самодурство правителя. Оно, конечно, лучше произвола многих. Но так и начинают рушиться государства.
Черт возьми, снова подсказал ей внутренний голос. Опять прокол. Ведь с точки зрения местного жителя, да еще образованного (каковым Артиго определенно является), нет и не может быть никаких «государств». Держава была и остается единой — Империя, которая есть непосредственный преемник Старой Империи, процветавшей тысячу лет. «Королевства» хоть, по сути, являются самостоятельными образованиями, но формально это лишь самоуправляющиеся губернии.
Надо следить за языком! Привычка оперировать старыми понятиями, механически переводя их на местный язык, к хорошему не приведет.
Артиго молча ждал продолжения, и по его лицу нельзя было понять, о чем думает мальчишка, заметил ли он какую-то несообразность. У женщины язык чесался от желания попробовать перевести на местное наречие и объяснить патрону, что такое «конституционная монархия». Но нет… пока не стоит.
— У меня есть кое-какие мысли по этому поводу, мой господин, — сказала она, приложив к сердцу ладонь. — Но их следует обдумать. Сейчас они были бы преждевременны, обрывочны и скорее запутают, чем прояснят какие-то вопросы.
«И вообще мечтать не вредно. Тут непонятно, будет ли что положить в котел через неделю…но чаяния уже о смене общественно-экономической формации, а также организации устойчивой власти в масштабах континента»
Артиго еще помолчал, топая ножками в детских ботинках. Следовало отдать ему должное, мальчишка хоть выглядел аутичным и слабым, оказался вполне жилист и вынослив для пеших переходов.
— Не нужно, — глухо вымолвил он, уставившись куда-то в сторону.
— Что? — не поняла женщина.
— Ты говоришь меньше, чем знаешь. Намного меньше. И не умеешь лгать, — теперь маленький император уставился на нее, и у Елены мороз по коже скользнул, настолько недетским был тот взгляд. Взгляд человека, два года живущего в осознании, что половина мира хочет его убить, а вторая половина — надеть на палку в качестве марионетки.
— И не умеешь высказывать хотя бы тень уважения к тем, кого не уважаешь, — закончил маленький император. — Так что не пытайся скверно притворяться.
— Это не отсутствие уважения, — покачала головой Елена. — Ваше… Высочество.
— Величество, — безрадостно усмехнулся мальчик со взглядом старика.
— Ваше Величество, — поправилась женщина. — Просто…
Эх, а и черт с ним, была не была.
— Просто в тех краях, откуда я родом…
«Так не принято»?.. Нет, плохой вариант.
— Я очень мало общалась с благородными особами. У меня нет в крови этих знаний и привычек.
«Интересно, а как меня воспринимала Флесса? Она ведь тоже пренебрегала всеми условностями»
Елена ожидала, что сейчас последуют неминуемые вопросы и уже приготовилась рассказывать наспех придуманную историю о каких-нибудь далеких местах, может быть даже за океаном. Отличный, кстати, повод аккуратно заложить в голову Артиго идею о мире за пределами Ойкумены. Крошечная мысль из которой, глядишь, со временем родится эпоха географических открытий.