— За что? — уточнил Бьярн.
— За нашу короткую память, — осклабился заставник, опуская руки на широкий пояс с медными бляхами. Следует отдать сержанту должное — командир заставного ополчения не дрогнул ни голосом, ни телом, хотя у порубленного искупителя меч уже покоился на плече, готовый к бою.
— И сколько?
— Ну, щас пощетаем, — командир возвел очи к небу, затем снял с пояса счетный шнурок, на котором было завязано несколько узелков. Он старательно перебирал узлы, бормоча под нос заученное. — Во исполнение древняго долга всех земляных и дворных владельцов…
Гаваль чуть было не поправил «земельных», но прикусил язык. Ветер ослаб, и хоругвь красиво повисла, чернея нашитыми символами.
— … строить, поправлять дороги и мосты или уплочивать этот долг деньгами. Взымаеца «мостовщина». Она же пошлина за проезд и провоз между берегами реки. Обязательная для всех. Окроме людей служилых, императорских. Гонцов. И дворян.
Командир торжествующе посмотрел на компанию, словно предлагая восхититься тем, как ловко он все затвердил и соблюл порядки. Армия энтузиазма не проявила, и Гавалю не понравилось, как сдвинулась Хель, становясь по правую руку оратора. Менестрель вспомнил, что лекарка-убийца предпочитает действовать ножом с левой руки.
— Не вижу промеж вас ни императорских слуг, ни гонцов, ни… дворян, — командир внимательно посмотрел на обираемых и быстро добавил. — Коих пришлось бы называть, в особый проезжий свиток записывать и вообще все такое.
Гаваль не смотрел на Артиго, но готов был поклясться, что мальчишка побледнел еще сильнее обычного, получив такую шпильку прямо в родовую гордость. Однако, судя по всему, наука Хель даром не прошла, и юный император не издал ни звука.
— Бочек у вас нет, значица бочковый сбор не взымается, — рассуждал меж тем счетовод. — Телег нет, полотно колесами не разбиваете… То бишь и тележный сбор не в жилу. А лошадки есть, значица подковный сбор. Подковы, они даже камни стирают, а уж доски в щепу дробят на раз. Зерна и муки на продажу нет… Эта, цените нашу доброту, ваши припасы торговыми не обзываем. А там специальная подать. Девять вас всего…
Командир пересчитал еще раз, на всякий случай.
— Точно, девять как один. Итого… И еще столько же сверху… Перемия, как и договаривались. Ну, думаеца ровным счетом четыре полновесных копы будет в самое то. Можно стертыми и обрезанными денежками, но по весу чтобы четыре ровных «серебрушки» набралось.
— А пику тебе салом не помазать? — осведомился Бьярн. — На премию уговора не было. Словами не менялись, по рукам не ударяли.
— Я же сказал, за короткую память, — терпеливо напомнил командир, и его славное воинство заулыбалось, кивая. — Это чтобы когда поскочут за вами, мы про вашу честнУю шай… собранию не припомнили. А ведь поскочут. Парнишка то наверняка из проигравшей семьи. Отправили подальше и абы с кем, лишь бы скорее. Победители немалую награду всяко назначат.
— За нами не поскочут, — проворчал Бьярн, обменявшись взглядами с Гамиллой. — И дороговато выходит. Все ж не рыцаря нанимаем. На мздоимстве свет стоит, но как-то и совесть иметь надо.
— Ну, байлю, то бишь мне, по чину меньше не полагается. А если деньгов нет, провизией возьмем, — хмыкнул мздоимец. — Вот не поверю, что без малого десяток при двух лошадках бредет средь холмов. И в сумах не бултыхается чего пожрать. Еда, овес, ссыпайте сюда и гуляйте себе дальше, куда хотели. Токмо не затягивайте, а то и до семи коп щас доторгуемся.
Бьярн и Гамилла переглянулись. Гаваль уже неплохо выучил манеры спутников, потому выдохнул и расслабился, поняв, что скорее всего компания без изысков откупится.
— Вообще можем и камушком взять, — командир присмотрелся к сабле Раньяна. — От красивой блестяшки с вас не убудет. Там и янтарь вроде?
А теперь Гаваль увидел, как посмотрели друг на друга Хель с Раньяном, и выронил дудочку. Этого никто не заметил, потому что спутники привыкли созерцать криворукость музыканта, а стражников парень с дуделкой не интересовал.
— Умно, — покачал головой Раньян. — Ну, что ж, Ищите клещи, будем камень вытаскивать.
Он снял оружие с перевязи, закинул саблю на плечо, как Бьярн, только не вынимая из ножен, похромал к «рогатке». Пехота оживилась и, сохраняя разумную осторожность, начала подбадривать бретера, одобряя правильный выбор.
— Эй, там, — без особой угрозы, однако с нажимом приказал командир. — Пусть баба ножик возьмет и поднесет парням. Не доверяю я ентим бретерам городским. Вона как обвешался заточенными железками, аж глаза слепит от блеска. Как начнет еще бритвой своей махать, кому это нужно?
— Нам сдача полагается, — буркнул Раньян. — За этот камешек всех вас купить можно. И не по одному разу.
— Сдачу добрым словом и праведным напутствием получите, — отозвался мздоимец.
Хель пожала широковатыми для женщины плечами, что казались еще шире из-за мужской куртки, прилично выглядевшей главным образом стараниями Виторы и ее иглы. Подошла к Раньяну, взяла саблю и направилась к «рогатке», держа саблю неловко и нелепо, едва ли не за конец ножен, словно боясь прикоснуться к убийственной стали. Народ лыбился, мальчишка в красном продолжал кидать камешки. Судя по запаху, еда в котле начала подгорать, однако никто на это внимания не обращал.
Артиго посмотрел на Хель, затем на Раньяна, который с расслабленным видом заложил руки за спину. Перевел взгляд на Гамиллу — женщина, избавленная от необходимости соблюдать маскарад, передала хоругвь Марьядеку и что-то искала в объемной суме.
— Эх, — с искренней печалью вздохнул Бьярн. — Не вышло у нас, значит, друг дружке очи зассать.
— Чего? — недоуменно спросил усатый.
Хель обошла заграждение и протянула саблю стражникам. Увидев, что здесь никакой хитрости нет, те залыбились вовсе уж радостно. На свет появились клещи, причем не простые, кузнечные, а маленькие, как у ювелира. Хель посмотрела на Раньяна, бретер оглянулся на Бьярна, рыцарь покосился на Гамиллу, которая достала из сумки обрывок хитро вывязанной веревки. Артиго, ни слова не говоря, слез с лошади, попрыгал немного, разминая уставшие от долгого сидения ноги. При этом он удерживал поводья и встал так, чтобы лошадиный корпус загораживал его от стрелков. Гаваль ползал на коленях, стараясь подобрать инструмент, но дудочка вываливалась из дрожащих пальцев.
— «Байль» — это больше про судебное, — пояснил Бьярн, улыбаясь одной стороной лица. — Пошлины байли сроду не брали. Ты городской и замковую службу не тянул. Знаешь, кто такие бретеры и как они выглядят. Речь простолюдина у тебя поддельная. То бормочешь, как слабоумный, то забываешься и говоришь, как грамотный. Но главное, по всей округе дымы, шляются банды и прочие отбросы. А ты стоишь себе как в почетном карауле. Допустил вплотную человека с мечом наголо и даже задницу не почесал. Почему не боишься, что мы злодеи? Потому что знаешь, кто здесь мастер по грабежам. И откуда нищебродскому сержанту знать, как выглядит рубин и тем более речной янтарь? Драгоценности — господская добыча. Когда Красная луна разнесла герцогское войско в Тяжелом Урочище, горцы выбрасывали изумруды с бриллиантами в грязь, думали, это стекляшки. Вот я и говорю, ни мы тебя не обманули, ни ты нас. Ничья выходит.
С пару мгновений они молча смотрели друг на друга. Командир чуть дернулся, опустив руку на шестопер. Пальцы Бьярна сжались на рукояти меча, старая кожа оплетки чуть слышно заскрипела, будто нашептывая «не успеешь…»
— Разойдемся? — напряженно и тихо предложил усатый, который, очевидно, и в самом деле был тертым калачом, быстро думал и так же решал. — Валите на хер, коль хитрозадые, — он спохватился и добавил. — Но камешек наш! Вам драться не с руки, половину своих растеряете.
— Могилки свежие, — подумал вслух Бьярн, как будто не слыша предложение. — Мне так видится, вы там настоящих сборщиков и закопали. Решили постоять здесь, перехватить, что получится. Нас пропустили бы за мзду без вопросов, чтобы не рисковать. А после отправили бы вдогонку подельников. Те, небось по округе шарятся, верно?
— Так расходимся? — напряженно повторил главарь, сверля взглядом уродливое лицо рыцаря-искупителя.
— Да кто так делает! — воскликнула Хель с явным возмущением. — Сломаете же!