Колонна прибывших первыми сдвинулась к обочине от греха подальше, пропуская сизого кавалера на черном дестрие. Даже рыцаренок, пыжившийся демонстрировать гордость и благородное достоинство, зачарованно смотрел на «Генриха». Конь, добредя до ворот, выучено замер и стукнул передним копытом в утоптанную до каменной твердости землю, совсем как умная собака, подающая сигнал хозяину. Всадник дернулся, осоловело качнул головой, вращая глазами как хамелеон, вразнобой. Вблизи стало заметно, что мужик действительно толст, едва ли не шире «Мультиварио», однако жирность скорее как у штангиста — фигура тяжелая, но мощная, с хорошо развитыми мышцами под салом.
Дварф, подумала Елена, ну точно дварф. Или медведь.
«Дварф» тем временем сфокусировал взгляд и прошелся им вокруг. Оглядел колонну баронской поддержки, затем громко сообщил граду и миру:
— Гы! Быдлы!
Пешие вроде бы не обиделись, зачарованные эпической картиной, а может привыкли к презрительному отношению со стороны благородной сволочи.
«Дварф» тем временем посмотрел на рыцаренка, громко икнул и добавил:
— Мое почтение! Ик… Во!
Он качнулся в седле, испуская волны чудовищного перегара, от которого Елена тут же вспомнила старые легенды про самозагорающихся людей, пропитанных алкоголем.
— Все интереснее и интереснее, — сказал Раньян. — Но как здесь оказалась эта бочка?
— Э! — громко проворчал в пустоту кубический человек. — Сам бочка! И эта… тоже быдла!
Он резко махнул рукой, придавая сказанному вес и окончательность суждения. Раньян хмыкнул, не в силах сдержать улыбку. Очень уж забавным казался пузан, хоть и сыплющий оскорблениями.
«Дварф» тем временем привстал на стременах и трубным гласом провозгласил:
— Я барон…
Он осекся, рухнул обратно в седло, так что конь аж присел малость. Всадник горестно качнул головой, затем с обезоруживающей откровенностью развел руками, бормоча:
— Забыл… Ну, вот, опять… Слышь! Помогай, быдла… не зря ж я тебе плачу.
— Не платите, — тихонько сообщил депрессивный слуга. — Только обещаете.
— Зато кормлю! — резонно возразил безымянный «дварф». — А будешь выеживаться — и обещать перестану! Так что, напоминай, какой я нынче барон… Согласно заветам старых предков и… все такое…
Он пошатнулся в седле, махнул сосискообразными пальцами, будто хватаясь за воздух, и громогласно пожаловался:
— Не видишь, быдла дикая, тут бла-а-ародные люди. А ты сволочь университетская. Выгоню, с голоду подохнешь.
— Точно университет? — окликнул меланхолика Гаваль.
— Точно, — кивнул тот. — Только недоучился.
— Бывает, — вздохнул менестрель.
Барон без имени хотел пнуть слугу в спину, чтобы добавить энтузиазма, но вновь опасно качнулся и отвлекся, пытаясь сохранить равновесие. Студиоз-недоучка подошел ближе к воротам, глядя снизу вверх, и, вместо ожидаемого представления, негромко попросил:
— Наймите нас, а? Недорого возьмем. И боец отменный… Хоть выглядит неказисто.
— Казисто! — проорал барон, который, надо полагать, тугим ухом не страдал. — Самый казистый меч и конь по эту сторону реки! Как там ее… тоже забыл… Не, и не знал, бо запоминать ненужное брезгую! У меня для этого ты есть, бесполезный книгочей.
Он втащил из-за широкого пояса мятый берет и пару мгновений задумчиво смотрел на головной убор с видом человека, ищущего, куда бы высморкаться.
— А копье? — едва сдерживая смех, уточнила Гамилла. — Меч есть, конь есть, где же копье?
— Не конь, а Барабан! Он мне как… ик! брат. На собственных руках выкормил и вырастил! А копье было! — с готовностью кивнул «дварф», и борода колыхнулась как огромная мочалка. — Но давно. Я там… где-то… далеко в общем, одних быдлов защищать подрядился, эти чудозвоны навострячили винокурню, да и обнесли всю округу на зерно.
Барон тяжело вздохнул, вытер беретом потное лицо и напялил на макушку.
— Зерно? — удивился вполголоса Марьядек.
— «Мертвая вода», — предположила Елена. — Водка. Ее лучше всего гнать из зерна.
— Во! — барон поднял толстый палец к небу. — То есть я их сначала покрошил… мудаки меня грабануть решили на лесной тропке. Гы! Смешно было. А потом наняли. Расколотить пару дурных черепушек — вот и рекомендация для черепушек целых! Не, ну смешно же?
— Обхохотаться, — согласилась Елена.
— Ну вот… там копье по ходу и закончилось… Но уже потом. Когда городские пришли предъявы кидать. Или монастырские? Да, вроде поповские быдлы. Не, точно кто-то приходил. В общем, было копье. Хорошее… из четвертинок продольно «винтом» клееное… А теперь нет больше копья. Суи, скотина хлевная! Свин дикий и щетинистый…
Барон всхлипнул от жалости то ли к себе, то ли утраченному оружию. При упоминании «поповских быдлов» Кадфаль скривился, но промолчал. Бьярн же наоборот, неприкрыто ухмылялся, наслаждаясь внезапным представлением.
— Возьмем провиантом, если денег нет, — добавил переговорщик, сминая просительно колпак, прижатый к груди обеими руками.
Дестрие по имени Барабан перебрал ногами, совсем по-человечески вздохнул. Задремавший было «дварф» встрепенулся и немузыкально заорал, кажется, забыв, где находится:
Богом брошенный край, разоренный войной.
От конских подков ржавым облаком пыль.
Волчьей песней разносится ветер чумной,
Выдыхая из глотки болотную гниль.
За горбатой горой барабанная дробь,
Перекличка рожков и звучание флейт.
Вот, глядите! Смеющихся всадников строй
И, смеясь, их встречает беззубая Смерть.
— Эх, душевно поет, — прокомментировал Бьярн, вытирая заслезившийся глаз. То ли соринка попала, то ли ностальгия прошибла. Сизый же допел, вновь опасно качаясь из стороны в сторону:
Под язвительный говор крикливых ворон
Сотней копий щетинится загнанный день.
Щедро платят монету король и барон
За горячую кровь из разрубленных вен.
На одежде моей — изумруд и янтарь,
На мятежной душе — золотая тоска.
Я небрежно бросаю мешок с серебром,
Что развеет ночами печаль старика.
Бьярн, ухмыляясь в обвислые усы, закончил:
До утра будет слушать не спящий трактир,
Что за желтый металл нам и смерть нипочем.
Ненасытных кошелей зияние дыр
Мы заполним, сражаясь копьем и мечом.
Затем добавил:
— Барон бароном, но песня-то наемническая. Даже ловаг такую петь не стал бы ни за какие коврижки.
— Чтоб хоть чуть-чуть согреться, в кабак лежит путь мой, — пробормотал «дварф» в полудреме. — Туда с сумою полной, обратно же с пустой…
— Нет, барон настоящий, — качнул головой слуга, не обращая внимания на господина, судя по всему, такие эскапады студенту были привычны. — Только бедный. И пьет. У него ребенок в городе, учится на правоведа. Так что живет господин с клинка и засылает в университет.
— А, — понимающе кивнул Бьярн. — Все в сына вкладывает? На сытую старость вложение? А учеба нынче дорогая.
— Дочка, — понизив голос, уведомил депрессивный. — Для нее все дороже.
Женщина-юрист, изумилась Елена. Интересно! Она много слышала о том, что правоведение чуть ли не единственная стезя, где могла проявить себя самостоятельная женщина, желающая биться за место под солнцем наравне с мужчинами. Однако доселе таковых не встречала, как-то не везло.
— Подстава? — предположил подозрительный Марьядек. — «Живодеры» выслали вперед лазутчика, мы его приветим, а он в спину разом вдарит.
— Возможно, — согласился Бьярн. — Но у бандитов не бывает столь хороших коней. Слишком ценная добыча, ее стараются в монету обратить поскорее.
— Вы про банду? — живо уточнил студиоз, и все разом подобрались. — Мы их опережаем на день или два. Потому и спешим. Вы точно их ждать не захотите, а всякий годный боец по дороге не лишний. Так что, возвращаюсь к предложению о найме.
— Золота! — дурным гласом возопил барон. — Хочу золота! На крайняк соглашусь на серебро, но доброй чеканки! Можно и медь! Но много! Чтобы не поднять!